Честное пионерское! Часть 1

Федин Андрей Анатольевич

Елизавета Павловна замолчала — гипнотизировала меня взглядом.

Я ответил женщине тем, что придвинул её «десятку» к четырём моим банкнотам.

Каховская кивнула.

— Мне по силам оказать тебе, Миша, и твоей маме эту… помощь, — сказала она. — Деньги — не главное в жизни. Как говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Я вам помогу деньгами. Потому что друзья должны друг другу помогать. Завтра жду вас с мамой в моём магазине. Привезите с собой подвески — двадцать штук. Надежда Сергеевна осмотрит швейную машину — ты приобретёшь маме подарок.

—

Ладно, — сказал я.

— Вот и замечательно.

Елизавета Павловна щёлкнула пальцем — поставила точку в разговоре. Спрятала в карман кошелёк. Попыталась встать из-за стола… но замерла, словно вдруг вспомнила о важном деле.

— Да, Миша! — сказала она. — Я попрошу тебя о небольшом одолжении… услуге…

Елизавета Павловна постучала по столешнице.

— Дело в том, что через четверть часа сюда придёт моя давняя знакомая. Очень хорошая женщина. И несчастная. У неё возникли проблемы со здоровьем. Она обратилась ко мне за помощью и советом. Помогу ей, чем смогу. А как иначе? Такая уж я: не умею ни в чём отказывать друзьям. Попрошу и тебя: Миша, раз уж ты здесь, не мог бы ты ей немного помочь? Я хочу, чтобы ты взял её за руку. Ну… как это сделал тогда, с Зоей. Понимаешь?

Каховская вздохнула.

— Несчастной женщине предстоит сложная операция на сердце, — сказала она. — Вопрос стоит в том: лечь ли ей под нож хирурга здесь и сейчас, или два года подождать, пока не освободится место в Москве. Москва даст больше шансов на успех. Но можно ли столько ждать — вот в чём вопрос. Миша, я понимаю, что вероятность нового «приступа» будет велика. Но… речь идёт о жизни человека. Хорошего человека!

— Ладно, — сказал я.

Елизавета Павловна кашлянула (она явно не надеялась так легко заполучить моё согласие).

— Миша, ты… выполнишь мою просьбу?

Я пожал плечами.

— Елизавета Павловна, я возьму вашу подругу за руку. Никаких проблем. Операция — это не под машину попасть: переживу.

Мне почудилось, что Каховская побледнела.

— Ты… настоящий мужчина! — заявила она. — Смелый и благородный!

«А ты жадная женщина, — подумал я. — Могла бы и подарить ребёнку десятку».

— Но только я кое-что у вас попрошу.

— Ещё?!

Каховская выпрямила спину.

Я пропустил наигранно возмущённый женский возглас мимо ушей — не в первый раз.

Сказал:

— Елизавета Павловна, вы не угостите меня чашкой кофе?

Глава 10

«Клиентку» я дожидался в Зоиной комнате. Елизавета Павловна привела меня туда после недолгих, но бурных препирательств со стороны дочери. Происходили те за закрытой дверью; отдельные фразы я различал и на кухне — особенно часто звучало слово «Припадочный». «Кишка» у девчонки оказалась «тонка» — переспорить родительницу Зоя не смогла. И вскоре ей в комнату затолкнули нарядного меня.

Елизавета Павловна с затаённой угрозой в голосе велела дочери «развлечь одноклассника». Похлопала меня по плечу (будто пожелала удачи) — ушла. Я пребывал в хорошем настроении после чашки крепкого и не мерзкого на

вкус кофе (непохожего на больничный). Поэтому ответил улыбкой на хмурый взгляд председателя Совета отряда Мишиного класса.

Зоина комната не сильно превосходила по метражу мою спальню (в Надиной квартире) — на два-три квадратных метра, не больше. Но вот обстановка в ней мне не понравилась: тут уже чувствовался дух подросткового бунтарства, которым я насладился, пока растил сыновей. Модные полосатые обои едва виднелись за многочисленными постерами и цветными картинками из журналов.

Множество лиц, что смотрели на меня со стен не вызвали отклика в моей памяти. Но некоторых разодетых в клоунские наряды девичьих кумиров я всё же опознал — тех, кого мои сыновья обзывали «динозаврами российской эстрады». Музыкой я в прошлой жизни не увлекался (в машине слушал аудиокниги). А потому «звёздные лица» с плакатов не ассоциировал с конкретными песнями.

Я изумился «упакованности» Зоиной комнаты современной техникой. На письменном столе я увидел портативный цветной телевизор «Грюндик» (по экрану бегали мультяшки). А рядом с ним — видеоплеер «Сони» (со стопкой подписанных от руки видеокассет). На полке шкафа заметил кассетный магнитофон «Панасоник», изуродованный переводными картинками.

Все эти допотопные устройства не вызвали у меня восторга и не выдавили из моей груди завистливых вздохов. Но удивили: очень уж несовременно они смотрелись в сравнении с Надиным чёрно-белым «Рубином». Я хмыкнул. Чуть наклонился — заглянул под стол: рассчитывал там найти старенький системный блок. В компании с импортной техникой тот смотрелся бы органично.

— Компа нет? — спросил я.

Порылся в памяти: поискал там дату появления первой «персоналки». Точных сроков её продвижения в массы из воспоминаний не выудил. Вспомнил только, что ещё в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году капиталисты уже продавали свой «Мекинтош». Но сам я до развала СССР персональных компьютеров вживую не встречал (или же тогда не подозревал, что именно увидел).

— Чего нет? — переспросила Зоя.

Она посматривала на меня снисходительно, как завсегдатай цирка на мальчишку, впервые увидевшего цирковой манеж.

Я махнул рукой.

— Забей. Не парься. Уже вижу, что у тебя его нет. Системники сейчас такого размера, что в твоей комнатушке их фиг спрячешь. Не напрягайся.

Я без спроса уселся на диван, пошарил взглядом по книжным полкам.

Спросил, чтобы продолжить разговор:

— Что смотришь?

Хотя уже по звукам узнал знакомый мультфильм.

Зоя поджала губы, нехотя произнесла:

— Там и Джерри. Если тебе это название о чём-то говорит.

Я повернулся к телевизору. Всё ещё не привык смотреть на выпуклые экраны. Да и жаль было портить глаза, рассматривая крупные пиксели. Рядом с Надиным телевизором я не засиживался, а свой последний (в прошлой жизни) подобный телек выбросил на свалку году эдак в две тысячи десятом. Не часто я смотрел и «плоского монстра», купленного моей женой вместо старенького «пузатого» «Самсунга».