Честные папоротники

Шатовкин Виталий

Матрёшка

I.

Ты меня спрячешь от дождя в шарообразнойтесной сумке – твои нательные рисункигорят, как выемки вождя, настекловидном спящем теле под глинобитнойхохломой, и тянется из подземелий твояродня – нарушив строй. Чуть

II.

ввинчивая до упора, разделят куклу пополам,и домотканый сарафан геометрическимузором – эмаль, стянувшись взавитки, как стёкла луж под первым снегом, —покроет конькобежный трек, и из тебя —как из ковчега наружу выйдет

III.

человек. Уменьшенная часть лица глядит – товбок, то без пристрастки – и пламенеютнефтью краски возле пасхальногояйца из равномерных полушарий – опережаяоспин сыпь, а ты лишь девочка на шаре,берёзового сока вздыбь.

IV.

Разломится и твой ребёнок – птенец в яичнойскорлупе – и скулами начнёт скрипеть.Обернутый корой пелёнок,он

будет ждать приход весны – чтобы надетьцветное платье: ты всем твердишь – онБожий сын от непорочного

V.

зачатья. В его груди живёт звезда – латунныйдомик октябрёнка, и удалая шестерёнкаиз воробьиного гнезда вытачиваетженский бюст – такой же, как ржаное тесто —ногой придавишь – слышен хруст, рукойприжмешь – поёт невеста. Танцуй,

VI.

фанерная щепа – как яблочко на гжельскомблюде: ты тоже скоро выйдешь в люди —остановив полураспад самойсебя на чёт и нечет, на верх и низ, на ночь идень – как прыгающий вверх кузнечик —ты уменьшаешь свою тень. И

VII.

вот последняя седмица из размагниченныхсестёр – сквозь горлышко глухих ретортона готова раздвоиться: на сизыйкоммунальный дым и противолежащийкатет, но остаётся рядовым средидвухъярусных кроватей.

«Мгновением играет рыба-омут из пузырьков…»

Мгновением играет рыба-омут из пузырьковикры и гуталина – неугомонно ловитв маме – кто мы? – малыш,слепивший гвоздьиз пластилина. Слепивший стыд, слепивший/+/ чисел, портрет отца, верблюжьеодеяло: рукою, одержимыйлетописец, поставивточку, всё начнёт сначала. Всё будет кратно внём его ангине, делящей выдох-вдохна чёт и нечет, и каждый слог,барашек гильотины,сползая вниз – молчание увечит. Кружась наместе бабочка-пылинка – о, как здесьмало надо для забвения – гдеслед от парафиновойгорбинки – оплывший ангел. Не безпромедления свеча возноситпотолку молебен, гдефитилёк надней сгоревшим ударением,как Тот – кто звёздызажигает в– –небе.

Чертёж одуванчика

Я в брошенной марле увидел густеющий луг, где вкаждой ячейке зарыт одуванчика шорох – онвыпуклый гипс и дыхания девичьих рук,и собранный в след от ракетницымедленный порох. Всё это – искусственный сон набольшой высоте, где в пьезо-оркестре играетблестящий Гагарин – колышется облако,Ленин скребёт мавзолей, одетый,по-белому, как медоносный гербарий. Но тянутсягубы ко мне словно магниевый сплав, дыхнёти отступит назад винтовая опора – и лес,как один монотонный гружённыйсостав, к себе в этот раз прижимает меня до упора.В нём хочется петь и берёзовый воздух плести,а после бежать наутёк по распластаннымкронам – и мышечной силой – каклодочной жердью грести – застряв позолоченнойспицей в груди Аполлона. Когда бы ни музыка,всюду сошёл налегке, усидчивым газом водной из шахтерских кабинок, чтобвидеть бурлящие руды, как кровь в желваке, покаот неё не отняли бордовый суглинок. Утянет кврагам аккуратный бикфордовый шов, гдеты на простынке сутулясь наперниклатаешь – а рядом латает свой собственный голодИов и крылья откинула мокрая тень бельевая.Избавиться разом и тихо смотреть на пин —понг – тот шарик, себя бальзамируя,сделает чудо – то станет похожимна вышедший к морю Меконг,то в воздухе встречномзастынет куском– –изумруда.

Варежка

Весомое, двуручное тепло – цветная память опрошедшем лете – ты дунешь на ладонь,как на стекло, и звон, хрустальныйзвон, пойдёт повсюду: в нёмпара рыб и праздничное блюдо, и дерево, чтов дерево вросло. Вся эта близость, схожаяс родством, есть непременно холоди комета, звезда зажжённаянад ёлкой в Рождество – дверной глазок плюсбезвозмездный дар – рука пятиконечнаяодета, а в ней пожар. В ней иволга,поющая навзрыд, нечаяннаядетская пропажа – спохватишься,ну а она всё там – фигуркойподвесного пилотажас резиночкой,– –пришитойк рукавам.

Песочница на заднем дворе

От повернувшихся ко мне спиной – тень отделяетсягустой молочной пенкой, горит осенний воздухрасписной в проштрафившейся бабочке —белянке. В него упасть и дальшени ногой – и молчаливые, игрушечные танки снуютв сырых развалинах песка – живут в коробочкахрезные лилипуты: в них ниточка дрожит,а в ней тоска, сухая, как соцветие– –цикуты.

«Чем старее в каждом звуке страх, тем укромней…»

Чем старее в каждом звуке страх, тем укромнейдачные чуланы – видишь – солнце вышлооловянным, маковой росинкой,буквой /О/. Створкиоблака —токарная резьба, кесарем рассечена надвое – я втебя врастаю головою, как врастает новаялуна в кольчатую ветвь земнойорбиты – наливноеяблочкокрасы:

пуговка – петелька, /Миру —мир/, пусть все двери будутприоткрыты, чтобыслышать,– –как уснутчасы.

Ослик

Всё сильнее дул западный ветер – так Бернини во снесдувал с мрамора лишние складки, прикрываярукою холодную наготу: волокнистыйбутон зацветающей хлопковойгрозди. В отражении пейзажабродила седая вдова – я собою к тебе прирасту черезнакрепко вбитые памятью ржавые гвозди: такстеснительна их теснота в диафрагмедоски. От тоски – до тоски —расстояние – равное взгляду.Игрушечный ослик, понукаемый веткой-кнутом, ищетв бархатном дёрне проросшие зёрна овса. Гденочная звезда – продолжает над нимнависать грозным, тонущим/после…/ – там – сошедший сизгиба стола, он застынет как вкопанный,малой берцовою костью – а затемповернется и сменит вомне полюса.

Калейдоскоп

I.

Раз, два, три: повернёт алфавитное колесо ручнойкарлик в костюме хламидомонады – глубькармана – берёзовый туесок – изкоторого падают детскиесны – разноцветные фантики – из-под стеклянныхсекретов. Собирают на ниточку с кончикомв виде – блесны – крошки хлеба,случайные зубы – в нихпервое лето, для которого нехарактерна просодияптиц – пальцы пыхнут – бумагой – листвойосвежёванных веток и срастаютсяв панцирь моллюска при– –смене страниц.

II.

Каково это – быть разделённым – на собственныйгрех, в тихой поре не саженец яблони зреет,но слово, и торчит из него, как ребро,намагниченный кнехт —цирковая уздечка, пришпоренный вол языка: еслирезко пойдёт, будет тенью своей окольцован,если встанет у точки, согнётся электродуга. Чиркнешь спичкой —иголочкой, с шариком-солнцем на шее – заискрит,повернётся, откроет свой ядерный зев и себяпо бумаге чернильной золою развеет,и прореху сетчатки возьмёт,– –как озимый посев.

III.

Пройдя в круг – ты замылишь следы одноразовыммелом, под ногами не листья уныло шуршат,сухожилия слов, в кобуре с букварём —затаился сверчок-парабеллум.Натяжение – между предметами – устная речь, какитог: производная мыльного шара и трубчатойкости – в беспрепятственной вылазкеслову дано только течь – черезмедные трубы, дверные глазки, колченогие гвозди.Смотровые отверстия выстроят новый приютиз стекляруса – туфа – сравнительнойформы наречий: повернёшь насебя, и тебя бирюкомназовут, повернёшь от себя,и ярлык приколотят,предтеча.

Неваляшка

Разбросанный по комнатным углам предел светильника,бельмо для Минотавра, кинестетическая пыль: тотут, то там – так виден купол планетариясквозь свечку. Его пришили запробоины к глазам,как майский вечер к пазухам сирени: чем ярче свет – темвсё смиренней тени. Один, два, три – пройдись поузелкам, по лузам позвоночника вслепую:у равновесия – нет функций —кроме сна. Здеськаждый звук сведён в спираль ушную – колье из ржавыхраковин морских, готических наречий погремушка.И отпечаток кукол восковых – надводныхайсбергов плывущая печаль —то дно покажет —то всплывет верхушка – тозамигает, маячком,диагональ.

Яхонты

I.

Запоздалая детская корь возвращается искреннимснегом, где лопатки у парковых статуй похожина дым – соревнуясь с Коперником радивершин обаяния – вдруг перчаткас руки соскользнёт – а под флиской Надым суетитсяретортой и стройным аптечным стеклом. Дажекажется, вроде бы он на цепях повисает:здешний воздух, как будто оклад

II.

над библейским святым – угодивший в медвежьюпорчу зверёк горностая. Отрицая свой возрасти выбритый глянцевый блеск, ты готов вкаждом встречном калёной водойотражаться и петлять голубиным зрачком, и ронятьрусский лес: холостую игольницу с проволокойпод языком – уколоться иголкой и зановотут же начаться, подымаясь со дна

III.

искромётным спинным плавником. Видеть в улицерезвую саблю с щербатым клинком, дотянутсядо края забора и выпросить милость – наморозе, хмельная муштра пополамразломилась – хлебный пар от наваленных грудойдощатых лотков – столько тел только темень иможет с собой унести, у неё от злорадствасверкают стальные полозья: лечь, и

IV.

землю, и солнечный свет зажимая в горсти – рватьпурпурные гроздья. Наряжать этот вызревшийнад подземельем разрез в платье волчьейневесты, где розами бредят рубины,выйдешь за полночь – крик петушиный – повиснетничком, гребешок свой могучий о завтрашнийвыезд катая, а вокруг, как звезда изнутри —барбарисовый холм – щурит взглядогневой и петардыпод ноги– –бросает.