Чётки

Саидов Голиб Бахшиллаевич

Находясь в грубых «тисках» своего приятеля, немногословный и скромный Борухов, словно мартовский кот, в ответ только улыбался и что-то нежно мурлыкал себе под нос, захмелев порядком от обилия спиртного. Дядя же, был просто привязан к этому замечательному и добрейшему человеку. И хотя, порою, грубо подшучивал над другом, тем не менее, любил его всей душой. Как и искренне уважал семью своего товарища, с которой, казалось, давно и прочно породнился.

А в центре дастархана, на широком и плоском блюде, переливаясь перламутровым глянцем и отсвечивая бликами, словно огромная гроздь винограда, сверкала «гора» из бараньих яичек, обжаренных с огромным количеством лука.

Юрия Романовича

не станет в 1993 году. И – опять-таки – жаль. Потому что, видать, ему на роду будет написано – остаться в числе тех, «кому не дозволено вступить на землю обетованную». Но я уверен, что именно благодаря таким людям как он, нынешнее поколение бухарских евреев может теперь наслаждаться той долгожданной свободой, которую они по праву заслужили.

И это вовсе не пустые слова. Они находят своё подтверждение в реальности: бухарские евреи, перенёсшие на себе все тяготы судьбы, извлекли для себя очень важный урок, который неплохо было бы перенять и многим из нас. Урок этот заключается в сохранении доброй памяти о тех, кто также лелеял в душе заветную мечту о свободе, но не дожил до этого светлого дня. И ярким подтверждением сказанному является замечательный сайт-мемориал, скромно озаглавленный, как «Bukhara Jews Memory». Это лишний раз свидетельствует о том, что евреи, как ни один другой народ, крепко усвоили для себя важнейшее правило выживания: народ будет жив до тех пор, пока сохраняет память о своей истории. И – благодарность к своим предкам, добавил бы я.

К чему лукавить: мне достаточно хорошо знакомо предвзятое отношение к евреям, распространённое среди определённой категории лиц и базирующееся на том, что, дескать, «рыба ищет, где поглубже, а еврей – где получше». Ничего, кроме жалости, подобные люди не вызывают. Ибо прекрасно известно из истории, что во все времена и в любых странах евреи, адаптируясь к специфике местных условий, старались активно проявлять себя не только в различных отраслях промышленности и народного хозяйства, но в значительной мере и в науке, литературе, искусстве, способствуя подъёму экономики в целом. И, если из какой-либо страны начинается их «исход», то виноваты в этом не евреи, а вероятнее всего те унизительные условия, в которые их ставят, не позволяя данному народу реализовать свой талант в полной мере. Как на благо себе, так и во благо того государства, в котором они в данный момент проживают. Как известно, от хорошей жизни не бегут. Следовательно, нужно не евреев винить, а задуматься над собой: «видимо, что-то неладно в самом королевстве датском». До тех пор, пока не прекратится обсасывание и смакование таких тем и понятий, как «сионизм», «мировой заговор», «еврейский вопрос» и т. д., до тех пор общество обречено барахтаться в болоте невежества и мракобесия, выставляя себя на всеобщее посмешище. Потому как, кроме ненависти, желчи и раздора они ничего не несут человечеству.

Теперь, когда евреи вырвались из тисков многовекового рабства и унижения, меня начинают терзать вопросы совершенно иного порядка: «Сумеют ли они, лишившись традиционной почвы и подпитки, очутившись на другой земле, сохранить свой уклад, свои традиции, свою целостность? Не нависла ли над человечеством угроза исчезновения этой уникальной культуры ввиду отсутствия прежней инфраструктуры? Не грозит ли им ассимиляция и полное растворение в западных ценностях, и, как следствие, предание забвению своих многовековых корней?»

Для меня с очевидностью ясно только одно: того прежнего бухарского еврейства и той атмосферы, что окутывало и подпитывало его веками, теперь уже никак не вернуть. Его никакими силами не воссоздать искусственно. Оно умрет вместо со мною, с моим поколением бухарских евреев.

Ну, а то, что новое поколение

станет более свободным и раскрепощённым, в этом опять-таки я нисколько не сомневаюсь и даже радуюсь за него. Да, они, конечно же, как губка впитают в себя всё, что получат от своих родителей, и очень возможно, что ещё долгое время в кварталах Квинса и Бруклина не умолкнет таджикская речь, но это уже всё равно будет не то. Совсем не то…

– Яша-а! Илоим ту мури, кани хона даро, импира пўш! Хунук мехури, касал меши! («Яша-а! Чтоб ты сдох, а ну марш домой, джемпер одень! Простынешь, заболеешь!»)

– Иби кай мурам, Симхо, бо патинки сии шиш пўшти? Каш, кани, тез-тез! («Боже ж мой /когда мне умереть/, Симхо, ты опять надел ботинки тридцать шестого размера? Ну-ка, сними их сейчас же!»)

– Додик, озир дуди маргата мебурорам. Ина биё кани! («Додик, сейчас я из тебя твою душу прахом пущу! Ну-ка подойди сюда!»)

– Не, ана! («А вот, нет!»)

– Не, ми? («Нет», да?»)

– а, ана! («Да, вот!»)

Да-а… подобных монологов, оглашавших некогда улицы старой махалли, теперь вряд ли кто когда-нибудь услышит. А может быть оно и к лучшему? Пусть этот кусочек маленькой «бухарской Одессы» останется только в моей памяти, в моём сердце.

Я стою совершенно один посреди некогда оживлённого квартала и нежно провожу рукой по ветхой стене, обмазанной вперемешку глиной с соломой и тихо, как сумасшедший, разговариваю с нею. А она продолжает упорно молчать, словно уснула, впав, в летаргический сон или обиделась на кого-то.

Может быть, я напрасно переживаю по поводу забвения традиций и прочего? Ведь то, с чем мне в последнее время приходится сталкиваться, что нахожу в интернете, по разговорам друзей, все это говорит о том, что мои опасения, напрасны. И это меня радует, вселяя надежду на то, что старая махалля может быть ещё проснётся? И аисты вновь возвратятся на прежние гнёзда?

«Нет пророка в родном отечестве…»

В далёкие мрачные годы застоя, которые сегодня принято поливать грязью, в одном из городов Средней Азии, прославившимся своей тысячелетней историей и шедеврами древней архитектуры, преспокойно себе продолжала жить своей тихой и размеренной жизнью многочисленная община бухарских евреев. У них был свой квартал и своя синагога, которая находилась в самом центре города, возле Ляби-хауза.

Синагога представляла собою старое и невзрачное глинобитное здание каркасной постройки и была совсем неприметной. Скромно, как бы притаившись сбоку, она не мозолила глаза советской власти, а потому и не привлекала к себе особого внимания. Как, впрочем, и сами евреи, проживаемые в этом квартале.

Одно время, раввином в данной синагоге являлся Исаак-плотник. Не пугайтесь: просто, раньше, в молодости он был обычным столяром, а потом, в «перестроечные годы», окончив какие-то трёхмесячные курсы в Израиле, вновь вернулся на «родину», переквалифицировавшись в раввины.

Среди местных жителей, которые отличались плохо скрываемой завистью к случайным выскочкам, прошлое новоиспечённого ребе являлось излюбленной темой разговоров в узком кругу: это была та самая отдушина, куда бедный еврей мог слить свои негативные эмоции.

– Ин каса бинетон, кани: беганки Исоки-дурезгар имруз одам шуд! («Нет, вы только гляньте: вчерашний Исаак-плотник, сегодня вышел в люди!»)

Такое нередко можно было услышать за его спиной. В глаза же, все с ним подобострастно здоровались и улыбались.