Четкие линии
Шрифт:
— Все в порядке? — Сириус взглянул обеспокоенно.
Я что, так плохо выгляжу?
— Да, все отлично. Загляну на днях, повеселимся, сходим куда-нибудь, — меньше всего на свете хотел появляться в людных местах, однако Сириус со свету сживет своей опекой, если заподозрит неладное. — Просто эти экзамены… — закатил глаза.
Крестный издал лающий смешок и потрепал по волосам. Рона отконвоировали на площадь Гриммо, где он вряд ли задержится дольше, чем на две минуты, которые требовались, чтобы дойти до камина и воспользоваться сетью.
Сириус уже привык, что крестник у него вполне
Пансионат встретил меня жужжанием пчел и ароматом малины — хозяйка испекла пирог к моему приезду.
Только пройдя в комнату, которую занимал столько времени, осознал простую истину, она свалилась на меня оглушающей волной, заставила замереть на кровати.
Я не знаю, чем заняться этим летом. В прошлые годы у меня был крайне насыщенный график. Манга, иллюстрации. В этом, предчувствуя катавасию с крестражами, иллюстрации я изготовил заранее, в начале года, чтобы передать впоследствии издателю. А манга… не могу, просто не могу взять кисть в руки. Книга ассоциировалась у меня с Салазаром, слишком много времени мы провели в работе над нею.
При воспоминании об издательстве, на ум пришел Гриффин. И снова это подсознательное отторжение. Я всегда сравнивал редактора с Салазаром, находил плюсы и минусы, поэтому его фигура слилась у меня с Основателем, вернее, с его оценкой и тоской по портрету. Смотря на Гриффина, я всегда вспоминал, что лето не вечно, что я обязательно вернусь в школу, к портрету.
Теперь возвращаться не к кому. Не хочется даже идти в Камден-Таун, потому что там Мегги. Или уже не там, у нее вполне может открыться своя выставка. Или подруга, наоборот, отстояла свою независимость и возможность такой своеобразной подработки, которой грешили даже знаменитые художники. Кто знает, когда придет вдохновение.
При всем моем уважении к проницательности Гермионы, Мегги, как художница и сестра многочисленных мелких дьявольских сущностей, которых звала своей семьей, могла дать Бобренку сто очков вперед. Она подмечала детали и делала совершенно неоднозначные выводы. Как тогда, с моей ориентацией. Ей не составит труда разглядеть тоску, заметить взгляд побитой собаки, который я наблюдал в зеркале.
Денег за иллюстрации с лихвой хватит на этот год, а там… дальше я обязан отойти, жить. Потому что привык бороться и не умею сдаваться. Таков мой путь мангаки.
Ранее жизнеутверждающие мысли вызывали насмешку и горечь иронии. Чтобы не думать, лег спать, свернувшись в комочек. Возможно, ветер, напоенный ароматом цветов, врывающийся через окно в комнатушку, унесет от меня сны с Салазаром. Потому что они мучительны.
Нет, пусть оставит. Без них еще тяжелее.
Издатель назначил встречу на мой день рождения. Впрочем, какая разница? Раньше я праздновал их в Макдональдсе, за парочкой коктейлей, мороженым и прочими вредными, но очень вкусными вещами. Подумаешь, схожу чуть позже, ничего страшного.
На этот раз встреча проходила в магическом ресторане, в отдельной кабинке. Эрик Гриффин ждал, как показалось, слегка в нетерпении. Не знаю, откуда появилось такое впечатление. Вроде
— Добрый день, — удалось скорчить улыбку. В пансионате, где не требовалось держать лицо, при отсутствии работы, в многочисленных прогулках по Лондону, становилось легче.
— Добрый день, благодарю, что сумели выкроить время для встречи.
Поднял брови. Почему бы я не должен был?
Заказал себе холодный чай со льдом — лето выдалось жарким — и вслушался в слова Гриффина. Он расспрашивал о жизни, о самочувствии. Обычная, вежливая беседа. Так что же меня все-таки так напрягает?
Высокие стаканы появились на столике, соблазнительно запотевшие, то, что нужно в жару. Извинившись, припал с жадностью. Все-таки маскировка имеет свои минусы, когда не можешь достать палочку при маглах — становится плохо от солнца во всех этих маечках-рубашечках-шарфиках, какими бы легкими они ни были.
На пятом глотке меня повело, мышцы словно окаменели, и тело застыло статуей на стуле. Гриффин кивнул удовлетворенно, оставил деньги, которые немедленно испарились, и поднялся.
Странно, но не было страшно. Апатия спасала меня и от этого. Я смотрел, как мужчина плавно обходит стол, приближается, и думал только о том, что скоро, возможно, встречусь с Салазаром. Зачем еще понадобился бы редактору неизвестный художник-маг.
Гриффин поднял меня на руки, легко, невозмутимо, и аппарировал. Вообще-то это невежливо, но какая разница.
Мы очутились в просторной светлой гостиной, за французским окном расстилался густой сад, поросший густым шиповником. Где-то крякали утки, веяло влагой, наверное, поблизости водоем.
На стенах висели летние пейзажи, пол устилал мягкий ковер, а кресла были подвинуты к окну, чтобы хозяин и его гость могли наслаждаться летним днем, не покидая прохлады помещения.
Но меня ожидало другое место.
Мужчина усадил меня за стол, наколдованными веревками связал так, что и рыпнуться нельзя, даже если бы я мог. Разум заходился в крике, требуя, чтобы я хоть чуть-чуть испугался. Все равно. Апатия, безразличие. Все равно. Только где-то внутри тлела искорка, осколок мысли, что Салазару мое поведение не понравилось бы. Но и ее душила тоска.
— Скоро действие зелья закончится, не хочу рисковать, — пояснил Гриффин, кивая на веревки. Обошел стол, расположился напротив и внимательно еще раз осмотрел меня. — Радует, что ты так просто не сдаешься. Хотя твое поведение слегка печалит. Недостойно ученика Салазара Слизерина.
Действие зелья проходило, и мне удалось сощурить глаза. Не стоит и пытаться бить по больному, хуже уже мне не станет.
Гриффин фыркнул и стал снимать с пальцев кольца. Они становились видимыми, стоило только мужчине прикоснуться к ним. Простые, серебряные и золотые, но на каждом были выгравированы руны и гальдраставы. Тонкая, изящная ручная работа. И весьма мощная. От волны исходящей магии мне становилось не по себе. Насколько же силен сидящий напротив маг?