Четверка
Шрифт:
Не имея возможности ничего изменить, узник снова закрыл глаза и постарался заснуть, надеясь, что сон ускорит восстановление, и кто-нибудь о нем все-таки вспомнит. Повторное пробуждение оказалось таким же безрадостным, но тело теперь болело меньше, а вот голод стал сильнее. И к нему добавилась жажда. А отсутствие еды и питья не позволяло пополнить запасы маны.
В каменном мешке без окон и без дверей в кромешной тьме непонятно было даже в какую стенку стучать, чтобы хоть как-то напомнить о себе. Сашка перепробовал все - одинаково безрезультатно. Проклятая слабость мешала здраво соображать, перед
Мысленно обозвав себя дураком, Сашка подполз к стене и, водя в воздухе обеими скованными руками, попытался воспроизвести жест, показанный Видяном. Потом еще раз и еще. Стена не отзывалась. В отчаянии, Сашка продолжал вычерчивать перед собой руну, поочередно разворачиваясь по трем остальным направлениям.Тщетно.
Он так и продолжал бессмысленно водить руками, уже ни на что не надеясь, когда вдруг услышал глухой звук. Прямо перед ним внезапно открылся проем - одна из стен с натужным скрипом отползла в сторону, пропуская в каморку слабый свет, исхлдивший от поросших мхом каменных стен тайного хода. Не успел он обрадоваться, как в полу у другой стены часть поверхности сдвинулась, открывая еще один проход, вниз.
Подземный лаз не имел ничего общего с тайным ходом из княжеской кельи. Выложенный грубо обтесанными камнями, кое-где уже обвалившимися, он выглядел древним и очень страшным. И шел почти вертикально вниз. Сашке до ужаса не хотелось лезть под землю, но будь этот лаз единственным, он бы, наверное, все-таки решился. А сецчас у него появился выбор.
Склонившись над краем, Легчилин разглядывал грязные мокрые стены в тусклом свете стенного проема. Застоявшийся воздух в провале жутко смердел. Там бы, наверное, не помешал противогаз. И лестницы не было, а яма в темноте казалась бездонной. Для него, в темноте, в оковах, прыжок в глубину означал верную смерть - если не сразу, то после долгих мучений с переломанными ногами и руками. Пожалуй, мгновенная смерть была бы милосерднее. И Сашка решительно закрыл руной подпол, выбрав потайной ход в стене.
Он переполз границу тьмы и света, царапаясь об острые грани усыпавших пещеру камней и тихо матерясь, и очередной руной запечатал вход. Теперь даже если кто-то вспомнит про незадачливого лекаря и придет отплатить за сотворенное им добро, в келье он никого не застанет.
Начинающий целитель оказался прав - явившийся за пленником через двое суток Ферапонт так и не смог понять, каким образом тому удалось выбраться. О мальчишке слуге напомнил князь, поинтересовавшийся результатами допроса.
Больной стремительно шел на поправку, и вот уже три дня Ферапонт правдами и неправдами отбивался от служителей Храма, не давая возможности лекарям узнать об истинном положении дел, и искал доверенных людей, способных перенести выздоравливающего Борислава в надежное место. Во дворец князь пока возвращаться не спешил, опасаясь предательства.
Владыка терзался сомнениями, пытаясь вычислить злодея. Его терзали страшные подозрения - неужели все-таки сыновья возжаждали скорой власти? Агафон? Зачем? Не может быть. Ведь он готов был сам уступить власть, уйти в храм волхвом,
Спустя несколько дней Ферапонт принес весть о прибывшей в Светлоречье заморской принцессе и о покушении на старшего княжича, к счастью, неудавшемся. Значит, все же Всемир. Но Борислав не мог смириться с мыслью, что младший сын, любимчик, возжелал его смерти. Не верил в это и Ферапонт, с малолетства растивший младшего княжича. Былок, резок был Всемир, но отходчив. И не настолько властолюбив.
Занятые своими бедами, к исчезновению пленника оба отнеслись равнодушно - исчез из запертой кельи, значит, точно вор. У них были дела и поважнее.
Древний, давно заброшенный ход оказался намного милосерднее недавней темницы: растущий на стенах мох источал слабый свет, он был влажным и худо-бедно утолял жажду: тонкую струйку жидкости Сашка время от времени выжимал прямо в рот. И его даже можно было есть. Мох горчил, почти не насыщал, но был не ядовит и - это выяснилось уже через несколько часов - неплохо восстанавливал ману.
В наплывах мха иногда встречались колонии небольших грибов, похожих на поганки. Их Сашка решился попробовать только когда восстановилась мана и у него получилось себя отхилить. Проверка осталась без последствий, но и пользы особой не принесла - грибы попадалтсь нечасто.
Во мху водились какие-то жучки, тараканы и толстые белые личинки, которые оказались съедобными. Тараканов и жуков пленник сразу отмел, а вот личинки?
Решиться было трудно, но потом вспомнился разговор бабы Леры со старой подругой, работавшей по контракту в южном Китае. Тетя Маша взахлеб рассказывала о том, как там в бамбуковые трубочки помещают личинок насекомых и откармливают до невероятных размеров, а потом с удовольствием едят, считая деликатесом. Даже, кажется, конкурсы какие-то устраивают, по поеданию.
Воспоминание помогло Сашке решиться - ведь китайцам, наверняка, не приходилось так туго, как ему сейчас. Сначала он просто забрасывал личинок в рот, торопливо глотая, чтобы ничего не чувствовать, потом распробовал их сладковатый вкус и ел, не заморачиваясь. Уж всяко питательнее, чем горький мох.
Сначала Сашка передвигался маленькими шажками - насколько позволяла длина цепей, потом, какое-то время, полз - там, где позволяло отсутствие острых камней - но такое бывало нечасто. Ему казалось, что туннель будет тянуться бесконечно, а его путь оборвется только тогда, когда он перестанет бороться и сдастся, сломленный недоеданием и усталостью.
Железные оковы не только мешали - ударом тяжелой цепи он убил мелкую крысу, больно куснувшую за ногу, когда он прикорнул отдохнуть. Глядя на неподвижную покрытую облезлым редким мехом тушку, Сашка вспомнил бесчисленные рассказы о фэнтезийных героях, в трудную минуту питавшихся крысами, подумал о крови и вонючих потрохах, и его чуть не вытошнило желчью. Он, как маленький, чуть не расплакался от ненависти к дурацкой судьбе, от жалости к себе и несчастной, ни в чем не повинной, пусть и мерзкой зверюшке.