Четверо с базарной площади
Шрифт:
— Мы мигом! — обрадовался Генка.
Фат сунул руку в карман, проверяя, тут ли ножичек: мало ли…
Полковник выдвинул ящик стола, достал полевую сумку.
И когда он нагнулся над ней, Генке померещилось, будто в углу окна мелькнула чья-то физиономия. Генка даже привстал.
— Чего ты? — спросил Слива.
— Да так… — сказал Генка. — Почудилось.
Полковник достал несколько сотенных бумажек, свернул их в четыре раза, набросал коротенькую записку и протянул ее вместе с деньгами Генке.
— Уж вы простите меня за эксплуатацию.
Генка
— Ну, ну, ладно, — сказал полковник. — Особенно не спешите, а уж патефон и все прочее мы отложим на потом.
С деньгами, зажатыми Генкой в кулаке, который он держал в кармане, с дерматиновой сумкой в руках у Сливы и с рюкзаком за спиной у Фата друзья выскользнули на улицу.
— Мы этого Арсеньича проверим! — заявил Фат, когда они немного отошли от бывшего монастыря. — Сегодня, как стемнеет, и проверим! Это я обеспечу.
Лицо у Фата сделалось опять чуточку злым и решительным. Оно у него всегда становилось таким перед рискованными операциями.
Но в этот вечер им не удалось проверить Арсеньича, так как другие события отодвинули на второй план самую мысль о хозяине тира.
Корявый
Город неофициально делился на несколько районов, мальчишки которых держались обособленными компаниями и в чужие районы старались не ходить. Были в городе левый берег и правый берег (к ним относились улицы, расположенные у самой реки), ближние выселки, дальние выселки, центр, татарка, базар и военный городок. По-настоящему опасно было появляться лишь на дальних выселках, где жили Кесый и его компания. А в военном городке мальчишек можно было по пальцам сосчитать, поэтому они старались жить в мире с остальными районами.
Генка, Фат и Слива именовались на языке улицы базарными.
До военторговского склада они добрались без происшествий, и уже через полчаса продукты полковника были упакованы: три четверти — в рюкзаке, остальное — в сумке.
Происшествие, в общем-то довольно обычное для живущих в районе базара, поджидало Генку, Фата и Сливу почти у самого дома.
— Ай! Держите ево-о! — пронзительно закричала какая-то женщина, и вся толкучка невольно подалась на крик. — Держи-ите, родимые!
Из толпы вырвался Корявый — один из всегдашних дружков Банника. И потому что он бросился на выход, к воротам, где остановились, услышав крик, Генка, Фат и Слива, — друзья успели разглядеть его напряженные, мечущиеся, как у загнанного волка, глаза. Волка никто из них никогда не видел, но Генка представлял, что именно такими должны быть глаза у обезумевшего зверя. Они едва успели отшатнуться в сторону — Корявый мог в эту минуту сбить с ног троих взрослых, не то что пацанов.
Толпа, как всегда, рванулась следом: человек десять деревенских мужиков, чтобы догнать вора, остальные — больше из любопытства. В ожидании развязки из ворот выбежала и растянулась длинная, густая вереница людей, далеко впереди которой бежал Корявый, а за ним — почти по пятам — Сергей Васильевич, главный контролер
— Ай, держите! Дер-жи-те-е! — продолжала страшно кричать женщина.
Корявый ударился бежать не прямо по улице, а почему-то сначала в сторону коровьего рынка, потом, с ходу перемахнув два забора, метнулся влево и помчался вокруг базара…
Генка, Фат и Слива, недолго думая, побежали за ним в первых рядах.
Где-то позади свистели два милиционера, а в противоположном конце улицы тоже показался народ.
Корявый бросился в ближайшую открытую настежь калитку, и следом, уже хватая Корявого за шиворот, влетел во двор Сергей Васильевич. Калитка хлопнула за ними.
Мужики ударились об этот заслон и на какую-то секунду растерялись — калитка оказалась на запоре.
Генка, Фат и Слива знали двор, куда забежали Корявый и Сергей Васильевич, — здесь жил Толька-Толячий, их однокашник.
Кто-то уже начал было карабкаться на забор, но после двух-трех дружных ударов мужики сорвали запор и, влетев по инерции в калитку, чуть не сшибли с ног Сергея Васильевича.
Он сидел на корточках посреди двора. Левая рука его была располосована бритвой. Он пытался зажать рану. Но кровь уже залила всю кисть и даже капала с пальцев на землю.
Мужики опять на секунду приостановились.
«Туда!» — морщась от боли, кивнул в сторону огородов Сергей Васильевич.
Мужики побежали дальше. Потом за ними пробежали милиционеры.
Но Корявый и следов за собой не оставил.
Возбужденные погоней, Генка, Фат и Слива возвратились на базар.
Женщина, которая неожиданно оказалась молодой и даже красивой, с тонкими черными бровями, все еще плакала навзрыд.
— Вот так вот я… — слепо тыкала она в свою сумку, рассказывая окружающим, что произошло. — Раскрыла… а он — хвать… Узелочек-то…
— А много ль было у тебя?.. — полюбопытствовала горбатенькая старушка.
— Триста рублей…
— Фи-ить!.. — присвистнул тот самый торгаш, что предлагал утром французские подштанники. — Нашла из-за чего убиваться! Я думал — зарезали кого!
Женщина заплакала еще громче.
— Детишкам… хлеба хотела купить…
Парень, стоявший ближе всех к ней, с длинным кнутом в руке и желтым волнистым чубом из-под лихой кубанки, вдруг щелкнул себя кнутовищем по сапогу.
— А ну, братцы, детишкам на молочишко! — И, сняв кубанку, первым бросил в нее червонец.
Мужики полезли за пазухи, женщины — украдкой — в чулки, за тугими узелками рублевок.
— Так! Так! — приговаривал парень с кнутом. — Благодарствую! Общество — великая сила, товарищ пострадавшая! Так… Кто еще?.. Стоп. Посчитаем.
Он положил кубанку на ближайший прилавок, отставил кнут и, тщательно послюнявив пальцы, стал в присутствии нескольких десятков свидетелей пересчитывать деньги.