Четверть века без родины. Страницы минувшего
Шрифт:
— Вы можете подать в суд, если у вас есть контракт с ними, — посоветовал он. — Мы заставим этих «юде» заплатить вам все, что следует!
Приблизительно дня через три после этого ко мне в пансион-отель, где я остановился, пришла несколько странная делегация. Состояла она из трех-четырех дам и такого же числа мужчин.
Меня ждали в холле. Названные пришедшими фамилии были явно балтийско-немецкого происхождения: три барона, остальные — графини и баронессы.
Предложив
Дамы начали с комплиментов моему искусству и популярности. Это была, так сказать, «артиллерийская подготовка». Затем началась атака. Один из баронов, протерев очки и тщательно рассматривая свои холеные руки в родовых дворянских кольцах с гербами, осторожно подыскивая слова, заговорил.
Дело в том, что по примеру национал-социалистической партии они решили объединить здесь, в Германии, всех «национально мыслящих» русских людей во что-то вроде союза или «русского отдела» этой партии. Правительство сочувственно отнеслось к этой идее и уже отвело целый дом, обещав в дальнейшем субсидию.
— Дом шестиэтажный, с чудными квартирками! — не выдержав, вставила одна из баронесс.
— Уже утвержден даже проект формы! — добавила другая.
— Мы будем иметь казачьи фуражки, но только коричневого цвета, и такие же, как у всех «наци», рубашки. И повязку со знаком свастики на левой руке.
Я ничего не понимал.
— Но, простите, чем я могу быть вам полезен? — спросил я.
— Немного терпения. Сейчас вам все станет ясно.
Высокий худой барон закурил сигарету и, чуть-чуть улыбаясь, медленно и терпеливо стал объяснять мне:
— У нас, понимаете ли, есть некоторые препятствия, то есть, вернее, затруднения в этом направлении… Нам нужно имя… Я хочу сказать, нам нужен человек с именем, который был бы известен всей нашей русской публике и в то же время репутация которого была бы, так сказать, незапятнанна! Ну, «нейтральный», что ли…
Я начинал понимать.
— И что же, у вас в Берлине не нашлось ни одного человека с «незапятнаной» репутацией? — не выдержав, спросил я.
Барон неопределенно развел руками.
— Очень трудно найти подходящее лицо, — уклончиво ответил он. — Различие взглядов… Политическое прошлое… Возникают возражения.
— Ваше имя нас устраивает. Вы, так сказать, достаточно лояльны и из другого мира, — поддержал другой барон.
— Чего же вы от меня хотите конкретного? — спросил я.
Бароны переглянулись.
— Мы предлагаем вам возглавить наш союз! — твердо сказал один из них.
Тут наперебой заговорили дамы:
— У вас будет чудная квартирка. Мы отведем вам бельэтаж.
— Весь этот дом наш.
— Работы особенно никакой не будет.
— Просто подписывать несколько бумаг в день, и все…
— Ну, и официальное представительство, так сказать! — добавил
Я уже все понял. Они искали дурака. Вот эту честь они и решили предложить мне. Едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, я поблагодарил их и встал.
Бароны тоже поднялись.
— Я советую вам подумать над этим. Это будет для вас и полезно и приятно в одно и то же время, — сказал один из них.
Нотка угрозы едва уловимо прозвучала в этих словах.
— И это нисколько не помешает вашей артистической деятельности, — добавил другой.
— Разрешите мне дать вам ответ в пятницу, — попросил я.
Бароны молча поклонились. После их ухода я упал в кресло и стал хохотать, обдумывая, какой анекдот я сделаю из этого разговора и как я буду его рассказывать моим приятелям в Париже.
Потом взял телефонную книгу, позвонил в бюро и заказал себе билет на парижский экспресс.
В ту же ночь я покинул Берлин.
Там, за океаном
Была осень 1934 года. На пароходе «Лафайет» я отправился в Америку. Тогда еще не была готова знаменитая «Нормандия», и он считался одним из лучших после «Иль-де-Франс». Со мной ехало несколько французских артистов, приглашенных в Голливуд, множество туристов, возвращавшихся домой, да еще трое чикагских гангстеров со своими подругами. Подруги меняли туалеты по десять раз в день и появлялись к обеду в умопомрачительных вечерних платьях моделей лучших парижских домов, с бутоньерками из живых орхидей каждый раз в цвет платья.
Огромные залы гигантского парохода были заполнены праздной и шумной толпой людей, которые положительно не знали, что им с собой делать, и думали только о том, как повеселее убить время.
Бесконечное количество прислуги, мужской и женской, целые дни бегало взад и вперед по отелю-пароходу, удовлетворяя малейшие желания и прихоти каждого пассажира.
На третий или четвертый день путешествия начался шторм. Огромное туловище парохода медленно и плавно то всползало на вершину водяной горы, то опускалось в бездну. Казалось, что летишь на каких-то гигантских качелях, очень широко и ровно раскачиваемых.
Пассажиры сразу исчезли. Огромный пароход опустел. Все лежали в своих кабинах, и к обеду и ужину выходило не больше десятка человек, мужественно облаченных в вечерние туалеты и смокинги, как полагалось по этикету. В большинстве это были англичане, которые даже в колониях, в тропиках, к обеду надевают смокинг, несмотря ни на какую температуру и обстоятельства.
…После обеда я сидел в салоне и перечитывал парижские журналы. Кроме меня в пустом зале никого не было. Большой радиоприемник стоял на электрическом камине, где тлели искусственные угли. Я повернул кнопку и включил аппарат. Поискав Францию, нашел Париж.