Четвертая мировая война

Маркос Субкоманданте Инсурхенте

— Седильо, — говорю я, теряя интерес к беседе.

— Ошибка! Это не Седильо, — говорит Дурито с удовлетворением.

— Нет? — спрашиваю я и одновременно с этим пытаюсь найти в рюкзаке радио, чтобы послушать новости. — Он ушел в отставку? Его сняли?

— Холодно, — говорит Дурито, получая удовольствие от моего быстрого перехода к состоянию бодрствования. — Седильо остался на том же самом месте, где мы его вчера оставили.

— И это значит? — спрашиваю я, уже окончательно проснувшись.

— Шеф правительственного кабинета — это персонаж, которого для удобства и простоты я назову сейчас «Персонаж Х».

— Персонаж Х? — спрашиваю я, вспоминая слабость Дурито к чтению детективов. — И как же

ты его открыл?

— Элементарно, дорогой Ватсон.

— Ватсон? — успеваю пробормотать я, видя как Дурито вывернул наизнанку кусочек коры колольте, которой пользовался как шлемом, и она стала похожа на кепку рэппера (хотя он настаивает, что это шляпа детектива). При помощи крошечной лупы Дурито просматривает свои бумаги. Если бы я не знал его так хорошо, то я бы мог сказать, что это не Дурито, а…

— Шерлок Холмс? Помню, был один такой англичанин, научившийся у меня собирать, на первый взгляд, незначительные детали, соединять их в гипотезу и искать новые нюансы, которые ее подтвердят или опровергнут. Это такое же простое упражнение по дедукции, как те, что мы практиковали с моим учеником Шерлоком Холмсом, когда ходили развлекаться в нижние кварталы Лондона. От меня он научился больше, чем от кого бы то ни было, но потом ушел от меня к какому-то Конан Дойлю, который ему пообещал сделать его знаменитым. Не знаю, что с ним случилось дальше.

— Он стал знаменитым, — ехидно говорю я.

— Неужели он стал странствующим рыцарем? — заинтересованно спрашивает Дурито.

— Холодно, мой дорогой Шерлок, он стал книжным персонажем и сделался знаменитым.

— Вы ошибаетесь, мой дорогой и носатый Ватсон, знаменитым можно сделаться, только став странствующим рыцарем.

— Ладно, оставим это и вернемся к теме правительственного кабинета и к таинственному «Персонажу Х». Что ты скажешь об этом?

Дурито начинает просматривать вырезки из газет и журналов.

— Ммм… ммм… ммм!… — восклицает Дурито.

— Что? Ты что-то нашел? — спрашиваю я, после его последнего восхищенного «ммм».

— Да… фотографию Джейн Фонды из Барбареллы, — говорит Дурито, восторженно сверкая глазами…

— Джейн Фонда! — спрашиваю-встаю-возмущаюсь-беспокоюсь.

— Да и «в натуральном виде», — говорит Дурито и глубоко вздыхает.

Фотография Джейн Фонды «в натуральном виде» способна разбудить любого уважающего себя человека, и поскольку я всегда уважал себя, я встаю и прошу у Дурито вырезку, который отказывается передать мне ее до тех пор, пока я не поклянусь, что выслушаю его внимательно. Я поклялся один раз и другой — а что мне еще оставалось делать?

Хорошо, внимание! — говорит Дурито с той же настойчивостью, с которой прикусывает трубку. Он складывает одну из множества пару рук за спину и начинает говорить, прохаживаясь взад и вперед по прямой:

Представим себе, что у нас есть какая-то страна, в названии которой ударение на третьем слоге от конца, и которая расположена, совершенно случайно, под империей полос и мутных звезд. Когда я говорю «под» — это значит именно «под». Представим себе, что эта страна страдает от страшного бедствия. Лихорадка Эбола? СПИД? Чума? Нет! Нечто более смертельное и разрушительное… неолиберализм! Ладно, я тебе уже говорил об этой болезни, так что не буду повторяться. Представим себе теперь, что поколение «политиков-юниоров» изучало за границей способ «спасения» этой страны, и этот единственный способ спасения заключается в полном отрицании ее истории и присоединении ее к хвосту скоростного поезда человеческой глупости и жестокости — к капитализму. Представим себе, что мы получим доступ к тетрадям с записями этих учеников без родины. Что мы там увидим? Ничего! Абсолютно ничего! Речь о плохих учениках? Ни в коем случае! Это хорошие и способные студенты. Но оказывается,

что в каждом из изученных предметов они усвоили один-единственный урок. Урок этот — всегда один и тот же: «Делай вид, что знаешь, что ты делаешь». «В этом заключена главная аксиома политики власти в неолиберализме», говорит им их учитель. Тогда они спрашивают: «А что такое неолиберализм, dear teatcher?». Учитель не отвечает, но по выражению смятения на его лице, покрасневшим глазам, пузырям слюны в уголках рта и явно стершейся правой подошве можно предположить, что учитель не решается сказать своим ученикам правду. А правда заключается в том, что, как мне это удалось открыть, неолиберализм — это хаотическая теория экономического хаоса, глупая экзальтация общественной глупости и катастрофическое проведение катастрофической политики.

Я пользуюсь тем, что Дурито на момент умолкает чтобы вновь разжечь свою трубку, и спрашиваю его:

— Как ты определяешь это по лицу, слюням, глазам и подошве ботинка учителя?

Но Дурито меня не слышит, в его глазах — сияние то ли от зажигалки, то ли от речи:

— Хорошо. Продолжим. Упомянутые ученики возвращаются в свою страну или в то, что от нее осталось. Они прибывают с мессианским посланием, которого никто не понимает. Пока другие пытаются расшифровать его, они захватывают свой долгожданный трофей, то есть власть. Получив власть, они начинают применять единственный выученный ими урок: «Делай вид, что знаешь, что ты делаешь» и, чтобы достичь этой видимости, опираются на средства массовой информации. Они добиваются высочайшего уровня симуляции и даже создают отдельную виртуальную реальность, в которой все работает прекрасно. Но «другая», реальная, реальность продолжает существовать и с ней что-то нужно делать. И тогда они начинают вытворять все, что им вздумается — сегодня то, завтра — это. И тогда… — Дурито прерывается, проверяет свою трубку и молча смотрит на меня…

— Тогда что? — прижимаю я его.

— И тогда… табак закончился. У тебя есть еще? — отвечает он. Я не хочу перебивать его предупреждением о том, что наши стратегические резервы вот-вот закончатся, и бросаю ему мешочек, находившийся у меня под рукой. Дурито набивает трубку, зажигает ее и продолжает: — Тогда происходит следующее: поскольку они совершенно не понимают реальной реальности, они начинают верить в то, что созданная их собственной ложью виртуальная реальность и симуляция — это и есть «реальная» реальность. Но эта шизофрения — не единственная проблема. Пролучается, что каждый из этих учеников начинает создавать свою собственную виртуальную «реальность» и жить согласно ей. Поэтому каждый из них диктует меры, противоречащие мерам, предлагаемым другими.

— Да, это объяснение достаточно… ммм… скажем… смело. — Дурито не останавливается и продолжает объяснять: — Но в этой правительственной непоследовательности есть нечто последовательное. Я проанализировал различные показатели. Прочитал все заявления кабинета, провел классификацию всех действий и бездействий, сравнил политичесую биографию каждого из членов правительства, изучил их поступки до мельчайших подробностей и пришел к одному очень важному выводу.

Дурито останавливается, набирает для пущей важности побольше воздуха и затягивает паузу для того, чтобы я спросил его:

— Каков же этот вывод?

— Это элементарно, дорогой Ватсон! В кабинете постоянно присутствует невидимый элемент, один персонаж, незаметно придающий согласованность и систематичность всему ослиному реву правительственной команды. Шеф, которому все они подчиняются. Включая самого Седильо. То есть, существует некий «Х» — истинный политический руководитель рассматриваемой нами страны…

— Но кто же этот таинственный «Мистер Х»? — спрашиваю я, не в силах унять дрожь, овладевшую всем моим телом от мысли, что им может быть…