Четвертая мировая война
Шрифт:
Бессильно свалившееся на диван войны, Общество Власти перебирает свои комплексы и страхи. И у тех и других множество имен и лиц, но есть один общий знаменатель — «другой». До глобализации этот «другой» находился где-то очень далеко во времени и пространстве, но сейчас хаотическое строительство Гиперполиса привело его сюда — на «задний двор» Общества Власти.
Культура «другого» становится ненавистным зеркалом. Но не потому, что отражает власть во всей ее алчности и жестокости, а потому что рассказывает историю «другого». Другой не только не зависит от навязываемого ему извне «я» Власти, но и обладает своей собственной
В Обществе Власти за маской личного успеха скрыто, поражение человека в его искусстве жить вместе с другими, в его коллективной сущности. А маска, в свою очередь, скрывает тот факт, что успех этот стал возможен за счет разрушения другого, коллективного существа. В течение десятилетий в воображении Власти слово «коллективное» отождествлялось с такими понятиями, как «злое», «незаконное», «ненавидящее», «жестокое», «беспощадное». «Другой» — это облик восставшего Люцибелла из новой «Библии» Власти (проповедующей не искупление, но подчинение), поэтому необходимо вновь изгнать его из рая. Вместо пылающего меча — крылатые ракеты.
Настоящее лицо «другого» — это его культура. Язык, верования, ценности, традиции, история создают коллективное тело народа и позволяют ему отличаться от иных народов и, исходя из этого отличия, общаться с ними. Нация без культуры — это нация без лица: без глаз, без ушей, без носа, без губ… и без мозга.
Разрушение культуры «другого» — самая полная форма его уничтожения. Грабеж культурных сокровищ Ирака не был результатом недосмотра или упущения со стороны оккупационных войск. Это была еще одна боевая операция.
В великих войнах великие тираны и палачи прилагали особые усилия к разрушению культуры. Схожесть между ненавистью к культуре у Гитлера и у Буша не результат того, что оба обладают одинаковыми чертами сумасшествия. Схожесть — в проектах подчинения мира, вдохновлявшие когда-то одного и не дающие покоя другому.
Культура — одна из немногих вещей, до сих пор поддерживающих жизнь в национальном государстве. Уничтожение культуры станет контрольным выстрелом. И никто не придет на похороны. Причем не из несознательности, а из-за нехватки «рейтинга».
Стартовыми военными событиями нового века не стали ни крушение башен-близнецов, ни бесславный и мало кому интересный спектакль с памятником Хусейну. XXI век начался глобализированным «нет войне!», вернувшим человечеству его сущность и объединившим его во имя единой цели. Никогда раньше в истории человечества, такое мощное «нет!» не потрясало планету.
Начиная с интеллектуалов всех мастей и величин и заканчивая неграмотными жителями самых безвестных уголков земли, «нет!» превратилось в мост, объединивший общины, деревни, поселки, города, провинции, страны и континенты. В манифестах и манифестациях это «нет!» стремилось отстоять превосходство разума перед силой.
Хотя это «нет!» частично угасло с оккупацией Багдада, в его все еще звучащем эхе больше надежды, чем бессилия. Тем не менее с тех пор многие переместились в пространстве теории и поменяли вопрос: «Что делать, чтобы остановить войну?» на другой: «Где произойдет следующее вторжение?».
Есть люди, наивно считающие, что заявления правительства Соединенных Штатов об отсутствии у него намерений применять военную силу в отношении Кубы, говорят о том, что можно не опасаться североамериканской военной акции против карибского острова. Однако стремление североамериканского правительства
Вторжение и оккупация Кубы (или любой другой точки мировой географии) больше не нуждается в прикрытии в виде заявлений интеллектуалов «обеспокоенных» действиями национального государства (возможно, единственного, оставшегося таковым в Латинской Америке), направленными на усиление внутреннего контроля.
Если североамериканское правительство даже не смутилось от осторожного возражения ООН и правительств «первого мира», и не поколебалось перед прямым осуждением миллионов людей всей планеты, никакие протесты никаких интеллектуалов его не остановят (говоря о Кубе, несколько дней назад стало известно о «геройском» акте израильских солдат — казни одного палестинца выстрелом в затылок. Палестинцу было 17 месяцев от роду. Кем-то была сделана какая-нибудь декларация, какой-нибудь манифест с возмущенными подписями? Избирательный ужас? Усталость сердца? Или это самое «осуждаем в любом месте и от кого бы ни исходило» раз и навсегда включает все и каждую дозы террора, спускающегося сверху на тех, кто снизу? Достаточно просто сказать «нет» и всё?).
Этот террор не остановят выступления протеста, какими бы массовыми и продолжительными они ни были, даже внутри самих Соединенных Штатов.
Я хочу сказать, ОДНОГО ЭТОГО НЕДОСТАТОЧНО.
Главный элемент заключен в готовности жертвы к сопротивлению, гибкости ее ума, способного комбинировать различные формы сопротивления и еще в том, что может выглядеть достаточно «субъективным», — в воле людей, ставших жертвой. Таким образом, земли, оказавшиеся целью захвата (будь то Сирия, Куба, Иран, горы юго-востока Мексики) должны превратиться в территорию сопротивления. И я имею в виду не количество окопов, оружия, засад и систем безопасности (которые, тем не менее, тоже нужны), а о готовности («духа», сказали бы некоторые) людей к сопротивлению.
Кризисы наступают раньше, чем приходит их осознание, но размышления о последствиях или выходах из этих кризисов превращаются в политические действия. Массовое пренебрежение классом политиков — это не отказ от занятия политикой, а лишь отказ от определенной формы делания политики.
Если сегодня, на крайне ограниченном горизонте календаря Власти не виден никакой новый способ делания политики, то это совешенно не значит, что его нет вообще, что он не рождается в немногих (или многих) фрагментах различных человеческих обществ нынешнего мира.
В истории человечества все непокорности казались бесполезными не только накануне, но и во время самых глубоких ночей отчаяния. Но парадокс времени в том, что течет оно в нашу пользу. Если мы способны в это поверить.
Могут рухнуть многие статуи, но если поколения сохранят и укрепят свою решимость, победа непокорности окажется возможной. У нее не будет конкретной даты и не будет никаких торжественных парадов, просто возможности аппарата, превращающего собственный механизм в проект нового порядка, в какой-то момент полностью истощатся.