Четвертая высота
Шрифт:
— Зажечь свет? — спросила Гуля.
— Не надо, — послышались в темноте голоса. И Гуля продолжала:
— Плачет Алёнушка, а Иванушка говорит старухе: «Поучи меня, как сесть на лопату. А то я в печку не влезу».
«Поучить недолго, — отвечает старуха. — Вот, смотри».
Села она сама на лопату, а Иванушка как сунет эту лопату в печь! Старуха и крикнуть не успела. Закрыл Иванушка печь заслонкой — и прочь из избы. А там Алёнушка ждёт. Сбросила она с себя овечью шубку и говорит:
«Прощай, лихо! Натерпелись мы от тебя
И убежали они оба к себе домой. Прибежали и стали жить лучше прежнего…
Сказка кончилась.
В тёмной комнате было так тихо, что казалось — октябрята уснули. Гуля повернула выключатель, и яркий свет брызнул всем в глаза. Щурясь, ребята подняли головы.
И как раз в это время открылась дверь. Вошла Люба.
— Что тут происходит? — спросила она.
— Мы страшную сказку слушали, — хором ответили октябрята. — В темноте!
— Почему в темноте? — удивилась Люба. — Кажется, сегодня у нас в школе всё время горел свет.
— Мы нарочно погасили, — сказала Гуля.
Люба удивлённо на неё посмотрела. Гуля смутилась.
— А что, разве нельзя?
— У нас с тобой об этом будет особый разговор, — сказала Люба. — А вы, ребята, идите по домам, уже пора.
И когда комната опустела, Люба подумала и начала серьёзно:
— Ты вообще неплохо рассказываешь сказки, в этом нужно отдать тебе справедливость. Я сама заслушалась, стоя у двери. Но объясни мне, пожалуйста, зачем ты пугаешь малышей?
— Я их не пугаю, — ответила Гуля. — Я воспитываю в них характер. Я хочу, чтобы они были смелыми и не боялись страшных сказок.
— А зачем тебе понадобилось гасить свет?
— Чтобы было ещё страшнее. В театре ведь всегда бывает темно во время спектакля.
— Смешная ты, Гуля, — улыбнулась Люба. — В театре только в зрительном зале темно, а на сцене светло.
— Ну, а если на сцене ночь?
— Всё равно есть какое-нибудь освещение. Иначе ведь никто ничего не увидит.
— Да ведь у меня и сцена и зрительный зал — всё в одной комнате, — не унималась Гуля.
— У тебя вообще не театр, а октябрьский сбор. Это же маленькие дети! Ты их напугаешь так, что они ночью спать не будут… Прежде чем такие опыты устраивать, надо с кем-нибудь из старших посоветоваться. Воспитание характера — не такая простая штука.
Гуля обиженно нахмурилась и хотела уже что-то возразить, но тут неожиданно ей вспомнилось, как совсем ещё недавно Килька и Клюква заперли её в клетке с медвежатами, чтобы проверить её храбрость…
— Ладно, — сказала она, — я буду осторожнее. Буду советоваться. Только не отнимайте у меня моих октябрят.
После этого разговора Гуля уже не отваживалась больше на рискованные воспитательные опыты.
Прежде чем затеять какую-нибудь новую игру или выбрать для октябрят книжку, она старалась припомнить, что сама любила больше всего, когда была такая, как они, что её пугало в те времена, что было понятно и что нет.
Она стала по-настоящему
Гуля любила «досказывать», и ребятам нравилось, когда она начинала сама придумывать продолжение рассказа или сказки.
Она часто отправлялась со своими ребятами в далёкие прогулки — на трамвае и пешком — и сколотила из них настоящую спортивную команду.
Ребята гордились своей вожатой и с нетерпением ждали каждого сбора.
Но недолго пришлось Гуле возиться с малышами. Маму опять перевели на работу в Киев, и вместе с ней должна была уехать Гуля. Перед самым отъездом на прощание она повела октябрят в кино. Там её ожидала совсем непредвиденная встреча. После картины, в конце сеанса, показали последний номер кинохроники.
Перед глазами зрителей поплыли московские улицы, спортивное состязание на одном из столичных стадионов, канал Москва — Волга… И вдруг Гуля увидела такой памятный ей овальный зал в Кремлёвском дворце, высокие двери с бронзовыми украшениями и толпу пионеров в артековской морской форме.
Чуть качнулись и подступили к самым её глазам знакомые лица: Барасби Хамгоков, Мамлякат…
А вот и она сама — Гуля Королёва. Не дочь партизана, не Василинка и не Варька, а школьница, пионерка — почти такая же, как сейчас, только чуточку поменьше ростом.
— Гуля! Гуля! Это ты! — закричали октябрята.
— Тише, что вы кричите! — сказала Гуля.
У неё билось сердце. Ей было радостно и странно опять увидеть своими глазами всё то, что она так берегла в памяти. Пожалуй, на этот раз она увидела даже больше: много разных подробностей, которые не успела тогда заметить от радости и волнения.
И, уж конечно, только на экране могла она увидеть себя самоё, Гулю Королёву, на приёме в Кремле.
Досмотрев хронику, она перевела ребят через дорогу, а сама вернулась в кино, чтобы ещё раз посмотреть на артековцев в Кремлёвском дворце.
Она осталась бы и на третий сеанс и на четвёртый, да у неё не хватило денег.
ХОЛОДНАЯ БАЛКА
К весне Гуля с матерью переехала в Киев.
Казалось, что на этот раз они уже прочно и надолго осядут на новом месте. Гуле так нравилась новая киевская квартира, нравилась улица, на которой они поселились, а больше всего её радовало то, что у неё была отдельная комната.
Первый раз в жизни Гуля устраивалась по-своему, на свой вкус и лад. Одна стена у неё была «зимняя» — там висели коньки и в углу стояли лыжи, другая стена — «летняя», с теннисной ракеткой и мячами в сетке. С книжной полки на стол и со стола на подоконник весело перелетала пушистая белка, взятая из зоопарка. Гуля её совсем приручила, и зверёк доверчиво усаживался к ней на плечо и заглядывал в её книжку своими чёрными, блестящими, как бусинки, глазками.