Четвертая жертва сирени
Шрифт:
Надо же, Анна Ильинична, как душу разбередила! Дома терпимости, видите ли… И нисколько она не похожа на Медею Фигнер! На какую другую Фигнер, может, и похожа, а на знаменитое сопрано — вовсе нет.
Вот в таких растрепанных чувствах я наконец лег и быстро провалился в беспамятный сон.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой мы знакомимся с судебным следователем
На следующий день после моего прибытия в Самару, во вторник, мы с молодым Ульяновым отправились в окружной суд — на встречу с судебным следователем надворным советником Иваном Ивановичем Марченко.
Покинув
Наконец пролетка выбежала на Алексеевскую площадь. Справа от нас поднималась к небу высоченная деревянная часовая башня о трех ярусах.
На ней был огромный циферблат, выше него колокол, а венчал это примечательное сооружение шпиль с флюгером-петушком. По сторонам большой четырехугольной площади стояли каменные дома, и среди них выделялось статное двухэтажное здание окружного суда — с пилястрами, сплошным карнизом поверху и полуциркульными окнами в первом этаже. Расплатившись с извозчиком, мы вошли в сей храм юстиции. Чиновник в вицмундире объяснил нам, как найти господина Марченко, и через минуту мы уже поднимались по широкой каменной лестнице на второй этаж. На обширной площадке нам пришлось задержаться, чтобы пропустить большую группу судейских, спускавшихся навстречу, — видно, был перерыв в разбирательстве или заседании.
Надворный советник Иван Иванович Марченко занимал весьма просторный кабинет, окна которого выходили на Заводскую улицу. Сам господин судебный следователь восседал за письменным столом, возле которого стояло несколько деревянных кресел с жесткими сиденьями. У стены справа располагались два книжных шкафа, в простенке между ними висели фотографии в рамках и в рамках же — несколько официальных, внушительного вида бумаг с вензелями и гербами и благодарственный адрес от Дворянского собрания. Непосредственно над столом следователя висел большой портрет государя императора — копия известной работы художника Крамского. В углу стоял еще один стол — за ним сидел секретарь, старообразный человек с костлявым лицом.
Сам Марченко был еще не старым человеком, на добрый десяток лет моложе меня, однако выглядел он чрезмерно тучным. Тучность являла собою пример явного нездоровья, каковое подчеркивалось еще и тяжелым дыханием — дышал Марченко громко, с присвистом. Голову его венчала изрядная лысина, которую следователь пытался маскировать, зачесывая редкие волосы справа налево через всю макушку.
Едва я представился, объяснив, по какому делу мы с моим спутником пожаловали в окружной суд, и упомянув, конечно же, о рекомендации господина Хардина, как следователь потребовал наши паспорта. При этом он указал жестом, что мы можем расположиться в креслах.
Мы с Владимиром достали наши
— Вы, Николай Афанасьевич, проживаете в… — обратился ко мне Марченко.
— В деревне Кокушкино Лаишевского уезда Казанской губернии, господин надворный советник, — ответил я.
— А здесь вы пребываете…
У следователя Марченко была довольно странная манера задавать вопросы, не заканчивая фразы.
— Мой хороший знакомый господин Ульянов любезно предложил мне остановиться у него, и я не отказал ему в удовольствии принимать меня в своем доме, — сказал я со всей вежливостью, на которую был способен.
Следователь покачал головой и задал очередной вопрос уже Владимиру, все в той же своей манере.
— А вы, господин Ульянов, проживаете…
— В доме Рытикова, ваше высокоблагородие, угол Почтовой и Сокольничьей, — с готовностью откликнулся Владимир.
Старообразный секретарь усердно строчил в своем углу, скрипя пером.
— Я полагаю, вы сообщили в соответствующую часть о своем временном поселении в Самаре? — Господин Марченко внимательно посмотрел на меня. — Спрашиваю только для порядка, на самом деле полицейский регламент к моим делам не относится. Только скажите, Николай Афанасьевич, как долго вы предполагаете пробыть в наших пределах?
— Пока не отыщу свою дочь, господин судебный следователь, пока не восторжествует справедливость и пока я не смогу убедиться, что благополучию моей дочери ничего не угрожает, — твердо сказал я.
— Торжество справедливости — это как раз то, чего мы здесь взыскуем, господин Ильин, — заметил Марченко. — И в установлении справедливости я заинтересован ничуть не меньше вашего. В данный момент могу лишь выразить сочувствие, что определенные, хм, неблаговидные обстоятельства привели к исчезновению вашей дочери и нарушили спокойное течение вашей жизни, побудив вас предпринять это путешествие.
Что же, речь господина следователя вполне можно было назвать учтивой, особенно ежели сделать скидку на его манеру задавать незаконченные вопросы, однако при словах о сочувствии взгляд судебного чиновника как-то окаменел, и во всей последующей беседе недовольное выражение так и не сошло с его одутловатого лица.
— Иван Иванович, господин Пересветов нам сказал, будто бы вы подозреваете Елену Николаевну в убийстве, — вдруг вступил в разговор Владимир, может быть, с несколько излишней запальчивостью. — И что будто бы основанием для того вы считаете внешнее сходство убитого с зятем господина Ильина, то есть, с самим Пересветовым. Иначе говоря, вы полагаете следующее: Елена Николаевна по какой-то причине возненавидела мужа и не по-дачному, а всерьез, — здесь, как мне показалось, Владимир процитировал кого-то мне неизвестного, [23] — решила его убить. Мы бы хотели знать, на каких основаниях вы взялись утверждать это!
23
Ульянов действительно процитировал близко к тексту фразу из «Петербургских писем» Всеволода Гаршина.