Четвёртое измерение: повторение пройденного
Шрифт:
На том и порешили. Валера, почти не споря, остался ждать остальных, а я, оставив возле него рюкзак и бронежилет, пошел «прогуляться». По дороге, вымощенной… ну, не желтым кирпичом, положим, а растрескавшимся от времени асфальтом, и не в сторону Изумрудного Города, а по направлению к бывшему научно-административному корпусу бывшей же нейтринной обсерватории.
Почему-то мне казалось, что это важно.
Идти было не слишком далеко, метров семьсот по плавно заворачивающей влево дороге (конечно, можно и напрямик, но продираться сквозь высокую, по пояс, траву и густо разросшийся колючий кустарник не хотелось). Асфальт
Унылый свет, унылый мир, даже трава — и та какая-то унылая: не жизнерадостно-зеленая майская, не устало-пожухлая августовская, не придорожно-пыльная и даже не бесцветная — именно унылая. И вот что интересно: на самом деле я отчего-то был твердо убежден, что все здесь — и эта самая трава, и асфальт, и деревья — при нормальном освещении именно такие, каковыми и должны быть. Цветные. Настоящие. А все остальное — причудливая иллюзия, рожденная прихотью непонятно где заблудившихся фотонов; особенность нашего привыкшего к полноцветью световосприятия…
Кстати, насчет световосприятия и прочего сумеречного зрения — я остановился, заметив кое-что справа от дороги, под разросшимися сверх меры деревьями. Поначалу даже не понял, что это такое — окружающая серость здорово действовала на нервы, смотреть при таком освещении было неимоверно трудно — жутко уставали глаза, однако, сойдя с дороги и подойдя ближе, понял.
Пассажирский микроавтобус, самая обычная «Газель», судя по полустершейся надписи на борту — обсерваторская. Не зная, зачем мне это нужно, подошел ближе. Ничего интересного: такой же, как и у «Урала» на дороге, источенный ржой корпус с облупившейся краской, превратившиеся в бесформенные лохмотья сиденья и обшивка салона, кости на заросшем травой полу…
Что ж, интересно. Значит, не только для двух спецназовских групп время здесь шло «как-то не так», но и для местных тоже — за пару дней с машиной и пассажирами такого при всем желании не сотворишь. Ладно, возьмем на заметку.
Вернувшись обратно на дорогу, я двинулся дальше, к обсерваторскому корпусу. Впрочем, что именно меня там ждет, я и так, конечно, догадывался — навеянная несколькими десятками (или не десятками?) лет разруха, тлен и опустошение, что ж еще? Но идти надо, ибо не делать этого — еще более глупо: шансы узнать что-либо минимальны, но они есть.
Вблизи все оказалось именно так, как и предполагалось — пустые провалы окон, облупленные стены, висящая на одной петле створка двери (второй не было вовсе) — и потемневшая табличка с надписью: «Институт ядерных исследований Российской Академии наук. Баксанская нейтринная обсерватория. Главный лабораторный корпус».
Надпись «вход только по пропускам» я проигнорировал, беспрепятственно проникнув внутрь — исключительно для того, чтобы, спустя несколько минут, выйти обратно — исследовать там было абсолютно нечего. Точнее, может, и было, но не силами одного обалдевшего от всего случившегося за последний час спецназовца — пять этажей, десятки комнат, в том числе — по-прежнему запертые лабораторные помещения и залы — и кости, множество пожелтевших от времени человеческих останков кругом.
Чувствуя, как медленно и печально начинаю впадать
Махнув им рукой, я вытянул из пачки сигарету и закурил, опершись спиной на шершавую от времени стену — ничего другого мне пока все равно делать не оставалось. Придет Валера — пусть думает, ему это по штату положено. А я пока передохну… и тоже подумаю, аналогии, так сказать, поищу. Насчет и по поводу.
Воплотить в жизнь последнюю мысль мне не довелось — кое-что случилось. Кое-что такое, что моя едва зажженная сигарета благополучно спикировала под ноги — бредущие через поле во главе с полковником ребята вдруг исчезли. Только что я их еще видел — пусть плохо, но видел! — и вдруг они исчезли. Словно кадр сменился: вот были — сморгнул — а вот их уже нет. Срезали угол, называется, блин!
Вполголоса выматерившись — можете мне не верить, но чего-то подобного я и ждал: уж больно все пока гладко шло — рванул было навстречу… и резко осадил себя: а ну-ка, стой, майор, то есть, подполковник! Стой-раз-два, кругом, вольно. Подумай сначала. Если это просто какая-то очередная прихоть этого странного места, то сейчас пацаны как раз подходят, мною невидимые, к зданию, если же нет… тем более спешить и дергаться не стоит. Подождем пока.
Я подождал — безрезультатно, конечно. Как пелось в одной старой песне «никто солдату не ответил, никто его не повстречал, и только теплый летний ветер…»… нет, врать не стану — никакого ветра не было. А в остальном все вполне соответствовало — «никто меня не повстречал». Значит, нужно идти.
Пошел. По дороге, конечно, и в сторону нашей с полковником недолгой стоянки. Покрывающая пустошь трава высокая, нетронутая, и пятеро прошедших мужиков, будь они хоть эльфами лесными, не могли не натоптать, аки целая ватага гномов. В смысле, что следы должны остаться. Вот по ним и пойдем — по крайней мере, до того места, где мои ребята скоропостижно перешли в состояние полной физической невидимости.
Развлекая себя подобными мыслями, я вернулся в исходную точку. Ни сумки с погибшим ноутбуком, ни оставленных мной рюкзака и «броника» на прежнем месте не оказалось — ну и правильно, нечего боевое имущество разбрасывать! Да и мне идти легче будет. Кстати, вот и свежепротоптанная тропинка… ну, вперед.
«Вперед» я прошел метров триста пятьдесят — в аккурат до того места, откуда начиналась непримятая десантными берцами трава. Остановившись в полуметре, несколько секунд размышлял (вообще-то откровенно и неприкрыто колебался, но размышлял звучит как-то пристойнее), затем сдернул с плеча автомат и осторожно продвинул оружие вперед, постепенно распрямляя руку.
Цилиндрический компенсатор на конце ствола невозбранно (то бишь, оставшись видимым) пересек незримую границу и навис над нетронутой травой по ту сторону. Ничего. Вытянул руку чуть дальше — аналогично: несмотря на то, что «калаш» уже на две трети был там, где пятнадцать минут назад исчезли пятеро здоровых мужиков, я продолжал его видеть.
Значит, и на самом деле очередной обман зрения — эдакий «мираж наоборот»: в пустыне мы видим то, чего нет, а здесь — не видим того, что есть. Ну, что ж, пусть будет так…