Четвертые
Шрифт:
– Все, беги.
Мне остро необходимо как можно скорее добраться до дома. Собрав волю в кулак, я двигаюсь в указанном направлении. Дима смотрит мне вслед и быстрым шагом идет к дому, где кричали. Пару раз на ходу оглядывается, но меня сейчас не волнует вообще ничего, кроме приближающейся тошноты.
8.
Я безнадежно оглядываюсь в поисках дома Инны, но все дома кажутся одинаковыми. Голова кружится, тошнота достигает своего апогея.
– Блин. Мутит-то как.
Я оглядываюсь по сторонам.
Не успела.
– Нет…
Закрыв рот
Штормить стало гораздо меньше, отмечает мое посвежевшее сознание. Ноги по-прежнему держат не твердо и приходится идти, нелепо вытянув руки для баланса. С площади доносятся веселые крики, судя по всему, там начались танцы – четвертые умеют развлекаться. Крик неизвестного мужчины по-прежнему стоит у меня в ушах, к сожалению, я с детства отличалась неодолимым любопытством. «Поверю я, что от кошмаров так орут».
Наконец, я оказываюсь на пятачке, откуда отлично видно дом с одиноко светящим окном. Любопытно. Любопытство вытесняет оставшиеся пары алкоголя, и я делаю уверенный шаг по направлению к дому.
Кто-то нападает на меня сзади и, закрыв рот свой ладонью, тащит за стену одного из домов. Я мычу, трясу ногами – «что за ерунда?!».
В моем случае испуг и ярость не лишают сил, а наоборот, прибавляют. В меня как бес вселился, с таким остервенением я пытаюсь вырваться из держащих меня рук. Мычу как можно громче, но рот зажали прочно.
– Успокойся и слушай.
Вот негодяй, советы раздает. Я бунтую еще сильнее.
– Слушай меня!
Я замираю, в его голосе слышится металл, и приказ инстинктивно заставляет подчиниться.
– Уберу руку, если заорешь – погубишь нас обоих. Но я выпутаюсь, а ты нет.
Поразительная самоуверенность. Посмотрим. Я не двигаюсь.
– Я убираю руку.
И он действительно освобождает меня. Резко развернувшись, узнаю Блондина с серьезным лицом и обескураженно замираю, но лишь на мгновенье.
– Ты кто такой?
– Алекс.
Тут моя злость вырывается наружу, и я от души влепляю ему пощечину.
– Какого черта?
Алекс не отвечает и, потирая щеку, выглядывает за угол дома.
– Все русские имена разобрали к твоему рождению?
– Не кричи.
– Что там происходит?
– Тебе что с того?
– Я слышала крик.
– Я в курсе.
Вот это новость…
– Следишь за мной?
– Не за тобой.
Мы пристально смотрим друг на друга. Почему-то я не испытываю к нему недоверия и злости. Он не похож на тех четвертых, что я видела, сам по себе: как бы внутри общины, но по-настоящему – за ее пределами. В нем чувствуются внутренняя грусть и одиночество и одновременно сила, он настоящий и… у меня нет желания скорее избавиться от его общества. Ладно, довольно гляделок, я поворачиваюсь в сторону дома.
– Даже и не думай.
– Это еще почему? Сам ведь пойдешь.
– Нет. Не лезь в это.
– А тебе значит можно?
– Мне нужно.
Я отворачиваюсь, похоже, лучше действительно уйти.
– Будь внимательнее.
– С чем?
– С людьми.
– Ты
– Так будет лучше. Приехала развлекаться, развлекайся.
– Ты понятия не имеешь, зачем я приехала!
– Забудь обо всем.
Он смотрит мне в глаза и отворачивается.
– И о том, что меня видела. Иди на вечеринку, чтобы они думали, что у тебя все из головы вылетело.
Мне обидно. Оказывается, очень неприятно, когда ты прикасаешься к тайне, но тебе ничего не расскажут, потому что не доверяют. Хотя, если объективно, с чего ему мне доверять? Я разворачиваюсь и ухожу.
– Так будет лучше, – говорит он вслед.
Ничего не меняется, большая часть человечества погибла, но это не отразилось на оставшихся. Продолжаются интриги, самоуправство, все, что было, – будет всегда. Пока существуют люди, окружающий мир может измениться, но только не прогнившее насквозь человеческое общество.
9.
Утром, обозревая необъятные просторы «Радуги», я узнала, что поселение занимает несколько сот гектар! Постоянно живет здесь около трех тысяч человек, но ожидается, что прибудет еще примерно столько таких же, как я, тех, кто не верил. Здесь развито сельское хозяйство – огромные поля засеяны картошкой, морковкой и вообще всем, что растет в земле. На территории выращивают пшеницу, крупы и разные травы, пригодные в пищу. Целый квадрат отведен на парники. Тут же и скотное, где живут коровы, козы и куры, рядом с ним сыроварня. Четвертые в основном умеренные вегетарианцы (позволяют себе яйца и молочные продукты), за редким исключением в виде пары сотен человек, кто ест рыбу. Но мясо и птица в качестве пищи здесь категорически запрещены – как пережитый атавизм погибшего от собственной жестокости мира.
Немного на отшибе в уединении деревьев расположился просторный Йога-центр, также здесь и огромная баня с парилкой. Есть школа и центр детского творчества. В поселке централизованное водоснабжение, электричество от солнечных батарей и ветряков. Хлипкие дома, которые встретили меня на входе, оказались складами пакетов ПП (первой помощи) на случай, если что-то произойдет и придется экстренно покидать поселение. На окраине поселка установлена печь для утилизации мусора и цех для его переработки.
Это все я узнала от Василия, юрта которого состоит из одной просторной комнаты, а сам хозяин предпочитает сидеть на полу в центре в позе лотоса и медитировать. Вокруг нас дымятся благовония, Василий отрешен и совершенно не разделяет моего стремления спасти родных и тем более не готов в этом помогать. Дуся от обилия запахов вертит головой в разные стороны и ходит, нюхает – исследует.
– Ева, выброси это из головы.
– Это мои родители, я должна им помочь!
– Это, безусловно, поразительный феномен, что у вас вся семья с четвертой группой крови. Но ты никому ничего не должна. И у нас нет службы спасения. И нам нет дела до внешнего мира. У них свой путь, а у тебя свой. Если Вселенной будет угодно, с ними все будет хорошо, от тебя ничего не зависит.