Четвертый человек
Шрифт:
Но Дюбоск еще попытался уговорить его.
– Сию минуту давай мою долю! – неистовствовал Попугай, наступая. – Потом мы посмотрим! Потом!
Доктор улыбнулся жуткой, слабой улыбкой.
– Ладно, так и быть.
Не выпуская из рук фляги, он достал наперсток и схватил его своими цепкими пальцами, ни на минуту не сводя взгляда с Попугая.
Налив полный наперсток, он быстро протянул его Попугаю, и, когда тот опрокинул содержимое в рот, он наполнил его
– Четыре, пять, – считая он. – А теперь все.
По после пятого наперстка Попугай вдруг схватил Дюбоска за руку и так прижал ее к боку, что тот стоял перед ним совершенно беспомощный.
– Нет, не все! Теперь я сам возьму остальное. Ха, умник! Наконец-то я тебя одурачил!
Бороться Дюбоск был не в состоянии, да он и не пытался. Стоя перед Попугаем с улыбкой на губах, он выжидал.
Попугай схватил флягу.
– Побеждает тот, кто лучше приспособлен к жизни, – сказал он. – Очень хорошо сказано. Ты прав, доктор. Тот, кто лучше приспособ…
Губы его еще двигались, но звука не выходило. Выражение необыкновенного удивления появилось у него на лице. Минуту он еще стоял на ногах, покачиваясь, и затем грохнулся, подобно огромной игрушке на шарнирах, у которой внезапно перерезали шнур.
Дюбоск быстро схватил флягу. Его противник корчился в судорогах, лежа на полу. Синеватая слюна сочилась у него изо рта. Наконец он затих.
– Да, побеждает тот, кто лучше приспособлен, – повторил доктор со смехом и, в свою очередь, поднес бутылку к губам.
– Побеждает тот, кто лучше приспособлен! – как эхо отозвался чей-то голос.
Фенайру, очнувшись на минуту, корчась и взвиваясь, как раненая змея, внезапно подполз к доктору и вонзил ему нож между лопаток.
Фляга упала и покатилась, и, пока оба тщетно пытались достать ее, драгоценная влага тонкой струей вылилась из горлышка и затерялась в тростниках.
Прошли минуты, а может быть, и часы – в на плоту раздались звуки, которые понеслись от моря к небу: чернокожий канака запел свою песню. Это была нежная песня, напеваемая вполголоса, грустная и мелодичная. Канака пел тихо, свободно, изливая в песне свою душу. Так мог он петь, сидя после дневного труда на пороге своего шалаша в лесу. Охватив колени руками и устремив взгляд вдаль, спокойный, неподвижный, умиротворенный, он пел и пел.
Но вот показалось судно.
Оно появилось, как только с запада подул первый ветерок. Шхуна «Маленькая Сусанна» под управлением капитана Жана Гибера, слегка покачиваясь на волнах и рассыпая пенистые брызги, подошла к плоту с подветренной стороны.
– Вот и они, черт возьми! – воскликнул
Его помощник, высокий и необыкновенно худой и мрачный, протянул ему бинокль.
– Еще одна беда. Я всегда говорил, что не надо браться за это дело. Теперь видите? Зря мы сюда забрались. Какое несчастье!
– Марго, разве для того я тебя нанимал, чтобы ты скулил? Спускай шлюпку, да только поживей! – сердито сказал капитан.
Помощник тотчас начал отдавать распоряжения матросам, которые уже спускали шлюпку на воду, чтобы осмотреть плот.
– Так оно и есть! – крикнул он капитану. – Опоздали. Штиль вас подвел. Какое несчастье! Они все уже мертвые!
– А мне что до этого? Тем лучше – не надо будет их кормить.
– Ну, а как же мы будем…
– Бочки, дружище, – прервал капитан Жан. – Прикажи достать бочки, которые в трюме. Наполним их соляным раствором, и дело в шляпе! За проезд этих господ на моем судне давно уплачено, Марто. Еще до того, как мы вышли из Сиднея. Я подписал договор доставить трех бежавших преступников, и я выполню договор – доставлю их в консервированном виде!
Марго в точности исполнил приказание капитана, но тут он о чем-то вспомнил.
– На плоту есть еще одни человек, капитан Жан! Чернокожий канака – он еще жив. Как быть с ним?
– Канака? – окрысился капитан Жан. – Канака! В моем договоре нет ни слова о канаке… Оставь его там, на плоту… На кой бес нам мерзкий чернокожий? Он обойдется и без вас!
И надо сказать, что капитан Жан оказался прав, совершенно прав, ибо, пока «Маленькая Сусанна» принимала на борт свой жуткий груз, свежий ветер подул с запада, и как только шхуна взяла курс на Австралию, «мерзкий чернокожий» поставил паруса из листьев тропических деревьев, взял в руки весло, и его плот понесся обратно на восток, к Новой Каледонии.
Почувствовав жажду после выполненной работы, он выбрал наудачу полую тростинку с острым концом и, вытянувшись во весь рост на своем обычном месте на корме, сунул ее в один из пузырей внизу и вдоволь напился пресной воды.
У него оставался еще с десяток таких пузырей с пресной водой, вделанных в бревна, из которых состоит плот, чуть пониже линии воды, вполне достаточно, чтобы он мог бороться с жаждой весь обратный путь.