Четвертый кодекс
Шрифт:
– Gutenabend, frau **, – обратился он ней.
Ответ был ошеломляющим:
– Здравствуйте, я ваша тетя, – по-русски ответила фрау с сильнейшим немецким акцентом, явно не понимая значения фразы, по всей видимости, заимствованной ею от советских пришельцев.
Она была совсем юной, однако сильно запущенной и одетой в какое-то серое рубище.
Да, это была Хельга – подруга Моники. Женька помнил ее полноватой девушкой в ярком национальном костюме трахте, заразительно смеющейся среди молодежи. Теперь это было поблекшее
– Херр Айген! – воскликнула она, в изумлении округлив глаза.
Женька сначала не понял, отчего его появление вызвало такую бурю эмоций – в бытность его в деревне он с Хельгой общался мало. Но тут она схватила его за руку и увлекла в ближние развалины большого фермерского дома.
– Не надо, чтобы вас видели, херр Айген! – разобрал Евгений в бесконечном потоке ее слов.
– Фройляйн Хельга, успокойтесь, пожалуйста, и объясните, в чем дело.
Спокойный голос Евгения, по всей видимости, несколько привел девушку в чувство.
– Херр Айген, про вас спрашивали, – выпалила она, будучи, похоже, в полной уверенности, что парень от этих слов упадет в обморок. Но тот лишь выжидательно смотрел на нее, так что она продолжила:
– Сначала один человек. Из самого Кенигсберга… Через несколько дней, как русские пришли. Ходил тут, ходил, – по деревне, по сожженной усадьбе херра барона…
Хельга драматически понизила голос:
– И ночами там ходил.
– Русский?
– Нет, немец… А может, и не немец, но говорил без акцента… Потом, видно, ему кто-то что-то про вас рассказал, он за Моникой стал хвостом ходить, все про вас выспрашивал. И с дядькой ее, херром Францем, говорил.
– А где же Моника? – Женьке становилось все тревожнее.
Но Хельга лишь громко всхлипнула и продолжала:
– Потом пропал он куда-то, уехал, должно быть. А два дня назад…
Девушка расплакалась, уже не таясь. Женька стоял над ней, полный предчувствием беды.
– Солдаты приехали. Русские. Из Пиллау. На грузовике. И еще офицер на машине.
– И что?..
– Взяли Монику, взяли херра Франца, допрашивали. Дом обыскали и…
Она зарыдала совсем уж горько.
– У… увезли обоих.
– Куда?
– Не зна-аю. В Пиллау, наверное. Херр Айген, уезжайте отсюда скорее, а то они…
Женька не стал слушать, что именно «они» сделают. Машинально заверяя Хельгу, что все будет хорошо, он лихорадочно думал.
– Фройляйн Хельга, – наконец произнес он. – А когда солдаты дом обыскивали, в амбар заходили?
– Не зна-аю, – всхлипнула девушка. – Может, и заходили. Я не видела, мне рассказали.
– Ладно, тогда я пойду. Не беспокойтесь, я здесь ненадолго. И вообще, это, наверное, ошибка какая-то, – бросил он, собираясь уходить.
– Херр Айген, – пискнула Хельга ему в спину. – А этот… из Кенигсберга… Его опять в деревне видели. Вчера ночью.
Женьку обдало холодом. Он совсем не ожидал таких осложнений.
Он быстрым шагом направился к правлению совхоза, куда обязан был явиться согласно документам. Усталый председатель, по вечернему времени прилично подшофе, плеснул Женьке треть стакана самогона, который тот залпом выпил – парня колотило от возбуждения.
– Ночуй здесь, – сказал председатель. – Завтра хату присмотришь. Заселяйся, в какую хочешь – больше половины пустые стоят.
Но Женька помотал головой.
– Я лучше сейчас пройдусь, осмотрюсь. Может, что сразу найду.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами председатель.
Женька быстро шел по деревне к знакомому дому, не обращая внимания на подвыпивших переселенцев, группами сидящих у обитаемых домов и провожавших его взглядами. Однако здесь было слишком много новых людей, чтобы он выглядел совсем уж белой вороной. А немцы, знавшие его два года назад, видимо, сидели по домам и на улицу не высовывались.
Дом дядьки Моники потряс его выбитыми окнами и распахнутыми настежь добротными дверями. Он зажег фонарик и вошел внутрь.
Там все было перевернуто вверх дном. Видимо, после обыска сюда наведывались еще люди, подобравшие все более-менее ценное.
Неожиданно Женька вспомнил строгое и красивое лицо Моники, ее ладную фигурку, и его на мгновение охватила тоска. Ведь все могло сложиться совсем по-иному…
Евгений резко стряхнул с себя навеянную волнением и алкоголем меланхолию. У него другой путь. Совсем другой.
В доме ему было нечего делать, он вышел во двор и повернул к амбару. Тот мрачной массой темнел в глубине двора.
У Женьки было омерзительное ощущение, что его затылок сверлит чей-то недобрый взгляд. Он с усилием подавил это чувство.
А зря.
Пустой амбар навалился на него гулкой тишиной и сумраком.
Человек смотрел на Женьку из мутного чердачного окошка под крышей дома. Человек знал, что объект приехал в деревню и понимал, что рано или поздно он придет в этот дом. Заглянет на чердак или нет – неизвестно. Но тут было самое удобное место, чтобы проследить за тем, что он будет делать в доме, так что надо было рискнуть. А если все же объект поднимется на чердак… тем хуже для него.
Человек не знал, что объект пойдет в амбар – это стало для него новостью. Теперь он раздумывал, как поступить дальше.
Человек привык принимать решения очень быстро. Его движение началось еще до того, как он додумал свой план – нейтрализовать и обыскать объект после того, как он выйдет из амбара.
Человек предполагал, что объект выйдет с неким предметом, но не знал, с каким именно. Идеально было бы захватить и предмет, и объект – последнего для допроса. Но это было невозможно. Объект придется ликвидировать, хотя босс за это не похвалит.