Четвертый кодекс
Шрифт:
Теперь старый уже Федор сидел неподалеку от того места, где он был во время змеиного прихода. Только сейчас наступала зима, и старый шаман умирал взаправду.
Он не сомневался, что убил его тот же самый огненный змей, который много лет назад позвал его в мир духов. Ибо после того страшного июньского дня Федьку схватила шаманская болезнь – тревожно ожидаемая с тех пор, как он стал осознавать себя. Она приходила уже к восьми поколениям его предков, хотя никто из них ее не звал. Однако если уж человеку суждено попасть в ненго, он туда попадет. Духи мучили его
За дальнейшую жизнь он привык общаться и с духами всех трех миров, и с умершими, и с соперниками-шаманами – ничто его не пугало и не смущало. Пока не увидел он в Учами юного луча.
То, что Дябдар представляет глубины, беспредельно далекие от земли с ее тайгой, оленями, рекой, людьми и духами, для Федора Копенкина было непреложным фактом. Все духи сотряслись от ужаса – как и люди – когда Великий Змей в сильном гневе пал на землю. И схожее потрясение уже старый Федор испытал, когда прошлым летом пасть Дабдара разверзлась на него из обычного русского мальчика по имени Женька.
Он бы и хотел объяснить его наставнику, в чем тут дело, но тот все равно ничего не понял бы. Надо быть видящим, как Федька, чтобы по полунамекам, но, главное, по леденящему ощущению присутствия космических сил, передать то, что ему тогда открылось. Потому он бормотал профессору что-то про мугды и ненго, с отчаянием сознавая, что производит впечатление дурачка.
Он не мог не камлать тогда, хотя понимал, что это будет самое трудное камлание в его жизни. Нет, ничего он тогда не понимал… Потому что то камлание стало для него смертельным.
В какой-то момент перед ним предстала вся безумная судьба существа, которое сидело в его чуме в образе парня с изуродованным лбом – растянутая во времени и в пространстве, замысловато закрученная в космических безднах. Федор уже и сам не понимал, мальчик перед ним или божественный Змей, сияющий, безжалостный, беспредельно могущественный, вальяжно развалившийся по всем трем мирам.
Но мальчик тоже был там. Где-то в этом грозном великолепии, постигнуть которое человеческий разум бессилен, маялась и плакала испуганная потерянная душа. И долгом Федора было спасти ее от поглощения радужным сиянием Небесной реки, влекущем ее к красной звезде Холбон. Федор чуял – нет, уже знал, что сияние это скрывает за собой великий мрак, поджидающий в засаде весь мир, чтобы наброситься и пожрать его, словно голодная рысь зайца.
Но шаман никак не мог разыскать душу мальчика. Он уже стал разбрызгивать свою кровь по всему пространству – она расходилась по нему причудливыми лохмотьями, словно оленья кровь в горячем чае. Впрочем, кровью она только казалась, на самом деле это была его жизненная сила. Духи жадно пожирали ее, но помогать не спешили.
Потеря энергии, путешествие по мирам, столкновения с духами, лицезрение грозных или испуганных
Не дух, не мугды и не бог. Но и не человек. Шаман, но… не шаман. Видящий. Очень могучий. Его присутствие Федор ощутил, как упавшую в быстро текущую речку огромную гранитную глыбу, перегородившую ее бег, мертвенно неподвижную и враждебную. Чужой шаман словно выталкивал его из всех миров на обочину мироздания.
– Эй, тут кто? – встревоженно позвал Федор.
Его голос в астральном пространстве стал тяжелым и грозным, как медвежий рык.
– Ты кто? Ты здесь зачем? Эй, эй, эй, зачем пришел? Чего надо? – ревел Федор.
Ответ пришел отовсюду и чуть не раздавил его.
– Орел!
И действительно, в безразмерных безднах космоса перед ним возникло нечто похожее на великого орла, заполонившего собой бесконечность. Черные крылья обнимали все три мира, а белообразная грудь ослепительно сияла. И в это сияние душу Федора властно тянуло, словно железную пылинку к могучему магниту. А надо всем этим вращался и ворочался, подобно гигантскому колесу, огненный глаз, обозревающий – шаман ясно осознавал это – все сущее во всех закоулках всех миров.
Федор знал, что это такое – Великая пустота, о которой толковали ламы в дацане, сатана, которого проклинали русские попы. Для Федора же это был Хальги, противник духа жизни Сэвеки – питающаяся душами нежить, абсолютное небытие и вечный ужас, неописуемый, несущий окончательную смерть.
Шаман понял, что совсем пропал, и приготовился исчезнуть. Ни милости, ни снисхождения от этого существа ждать не приходилось.
Однако тут от сияния на груди чудовища отделилась яркая песчинка и понеслась по направлению к шаману. Когда она приблизилась, Федор увидел, что это светящееся яйцо, состоящее из ослепительных, все время двигающихся жгутиков.
Шаман понял, что видит своего противника и испытал облегчение, поскольку сражаться придется все же не с Орлом, бой с которым совершенно бесперспективен.
Сияющее яйцо подплыло совсем близко, и контуры Орла растворились в его свете.
Теперь перед Федором был огромный полуголый бронзовокожий человек в накинутой на плечи пятнистой шкуре какого-то зверя – вроде рыси, только больше. Оскаленная голова чудовища служила незнакомцу шлемом. В руке он сжимал длинную плоскую палицу, края которой матово отблескивали зазубренной стекловидной кромкой.
Лицо противника ничего не выражало, глаза были совершенно неживыми – словно узкие щелки в космическую пустоту. Но Федор знал, что через эти щелки его внимательно рассматривает Нечто.
Шаман не знал, каким оно его видит. Возможно, тоже сияющим яйцом – так выглядит любой человек в особом зрении видящего. Или молодым охотником с длинной острой пальмой в руках. Это не имело значения – на таких уровнях существования битвы происходили без помощи мускулов и оружия, которые здесь были лишь фантомом.