Четвертый крестовый поход

Филипс Джонатан

Конон изложил ставшее привычным дело. Крестоносцы сослужили двум императорам огромную службу, Алексей и Исаак в ответ пообещали выполнить свои обязательства, но не сделали этого. Крестоносцы представили скрепленные печатями документы с первоначальным договором. Затем следовал ультиматум: если византийцы исполнят обещания, крестоносцы удовольствуются этим. В противном случае «они не смогут далее считать тебя [Алексея] своим повелителем и другом, но сделают все возможное, чтобы получить причитающееся им. Они просили нас сказать, что не причинят вреда ни тебе, ни кому бы то ни было другому, не предупредив о намерении начать военные действия». [480] В заключительных словах Конона таилось скрытое раздражение на хозяев. Заверив в предупреждении о начале войны, он добавил: «Они [крестоносцы] никогда не поступали вероломно, поскольку это не в традициях

их стран». [481] Этот выпад против характера греков показывал давние предубеждения уроженцев Запада и обозначал рост недоверия к Алексею. Разумеется, слова были составлены так, чтобы нанести обиду.

480

GV, 82.

481

GV, 82.

Завершение речи Конона потонуло в ропоте. Его слова привели в ярость собравшуюся византийскую знать. Сразу же вспомнилось все возмущение против западных варваров. Виллардуэн пишет, что ни у кого прежде не хватало дерзости входить в императорский дворец и диктовать императору свои условия. Зал загудел вскриками. Собравшиеся тыкали пальцами в кучку посланников. Даже если Алексей собирался предложить крестоносцам более примирительный ответ, настроение в зале приравняло бы его к самоубийству. Несмотря на номинальную неприкосновенность крестоносцев в качестве послов, ярость была такова, что латиняне стали опасаться за свои жизни. Столь опытному человеку, как Виллардуэн, привыкшему, как мы видели, к такого рода опасностям, нынешнее суровое испытание показалось необычным и пугающим. Крестоносцы чувствовали себя полностью отрезанными от всего мира. Они поспешно развернулись и заторопились по дворцовым переходам к выходу, где ждали их лошади. «Не было среди них человека, не возрадовавшегося, оказавшись снаружи». [482] Радуясь удачному избавлению, они помчались обратно к Золотому Рогу. Выражение лиц рассказало об оказанном приеме уже при въезде в лагерь. Была собрана знать, чтобы выслушать рассказ о посольстве. «Так началась война», — коротко и сдержанно сообщает Виллардуэн. [483]

482

GV, 83.

483

GV, 83.

Робер де Клари приводит еще одну интересную подробность, которая, впрочем, не оказала особого влияния на ход дальнейших событий. Услышав о реакции Алексея на посольство крестоносцев, дож Дандоло решил в последний раз лично воззвать к императору. Он направил вестника, прося о встрече в бухте. Венецианцы снарядили четыре тяжело вооруженных галеры для сопровождения своего вождя. Алексей подъехал к берегу, и двое руководителей переговорили между собой. У Дандоло установились достаточно теплые отношения с Алексеем, и он считал, что сможет что-то изменить. Возможно, дож надеялся на то, что вне давления византийского двора молодой император сможет отчетливее понять свою ответственность перед крестоносцами.

«Алексей, что хочешь сказать? — спросил дож. — Подумай, ведь мы спасли тебя от нищеты, мы сделали тебя господином, а позже короновали как императора. И ты расторгнешь соглашение с нами?» [484] Император был непреклонным: «Я не стану делать больше того, что уже сделал». Дандоло пришел в ярость — ведь их предавал человек, на которого они потратили столько времени и сил. Он уже не мог сдержаться: «Ах ты, мальчишка! Мы вытащили тебя из грязи — и снова втопчем в грязь! Я бросаю тебе вызов и предупреждаю, что с этого момента буду действовать против тебя изо всех сил!» [485]

484

RC, 83-4.

485

RC, 84.

С начала декабря между двумя силами происходили отдельные стычки. Ни одна из сторон не начинала решительных действий. Крестоносцы, с одной стороны, не хотели провоцировать греков на открытую вражду, Алексей же, с другой стороны, не хотел начинать действий против могущественной западной армии. Обстановка в императорском дворце становилась все более напряженной. Исаак побуждал своего сына не обращать внимания на разговоры презренной черни, придворные отказывались идти в бой против крестоносцев. Никита отзывался о них пренебрежительно: «Они стремились сражаться с ними так же, как стадо оленей готовилось бы к бою против льва». [486]

486

NC, 307.

Серьезная

угроза для латинян возникла 1 января 1204 года. За те месяцы, что в Галате стоял лагерь крестоносцев, торговля и рыбная ловля возродились. Воды Золотого Рога бороздили греческие, венецианские и другие суда. Византийцы понимали, что самым ценным орудием крестоносцев был их флот. Без него они оказались бы в ловушке и вынуждены были бы либо сдаться, либо отправиться прочь по суше через враждебные болгарские земли, либо переправиться через Босфор, чтобы встретить зиму в неприветливых горах Малой Азии. Если уничтожить флот крестоносцев, ненавистные уроженцы Запада оказались бы во власти византийцев.

Греки взяли семнадцать судов и нагрузили их дровами, стружкой, смолой, паклей и деревянными бочками. Зажигательные суда веками использовались в морских битвах в Восточном Средиземноморье. Они были применены в знаменитой битве при Саламине в 480 году до н. э., и повествования об этом легендарном сражении повторялись по всему средневековому миру. Около полуночи, когда ветер дул с юго-запада, греки подняли паруса, подожгли свои суда и пустили их в сторону флота крестоносцев. Они хорошо подготовили свои корабли. Груз быстро воспламенился, пламя взметнулось к небесам, и огненные призраки без судового экипажа непреклонно скользили к венецианским кораблям.

Напряженность между двумя сторонами заставляла крестоносцев выставлять часовых и дозорных, так что когда вражеские корабли тронулись через Золотой Рог, прозвучал сигнал тревоги, и все схватились за оружие. Венецианцы подбежали к своим кораблям и сделали все возможное, чтобы с помощью весел, парусов или канатов отвести их в безопасное место. Виллардуэн стал свидетелем нападения и ручался, что «никто никогда не оборонялся на море с такой отвагой, как венецианцы в ту ночь». [487] Часть парусных судов оказалось невозможно передвинуть быстро, а потому возникла необходимость в другой схеме действий. Самыми маневренными были весельные галеры и баркасы. Команды собрались быстро, суда на веслах тронулись в сторону неприятеля. На горящие корабли полетели абордажные крюки, увлекая их в сторону Босфора, чтобы течение вынесло их в открытое море, где они могли сгорать, не причиняя никому вреда.

487

GV, 83.

Однако греки не бросили свой замысел на произвол судьбы. Тысячи человек собрались на берегу Золотого Рога, демонстрируя враждебность по отношению к пришельцам с Запада. Многие из них сели на оставшиеся лодки и открыли огонь по венецианцам, пытавшимся оттащить пламенеющие суда. [488] Многие из крестоносцев были ранены, и вся ночь прошла в борьбе за спасение драгоценного флота.

В основном лагере не утихала тревога. Часть воинов опасалась, что нападение на море послужит лишь прелюдией к сухопутному наступлению. Крестоносцы начали вооружаться и седлать коней. Шум с Золотого Рога и темнота не дали возможности сформировать четкое боевое построение, а потому на равнину перед лагерем вылилась сравнительно аморфная масса крестоносцев, чтобы отразить угрозу нападения со стороны греков. Когда рассвело, оказалось, что был уничтожен только один пизанский корабль, что можно считать выдающимся достижением венецианских мореходов и доказательством их высокого мастерства. Они прекрасно сознавали важность своих действий. Виллардуэн писал: « Той ночью над всеми нависла ужасная опасность. Если бы наш флот сгорел, мы потеряли бы все, лишившись возможности уйти как по суше, так и по морю». [489]

488

GV, 83.

489

GV, 84.

Неясно, кто из греков предложил идею зажигательных кораблей. Несмотря на холодный прием последних посольств, участие Алексея в столь явно враждебном действии кажется маловероятным. Скорее нападение было разработано партией, склонной к уничтожению крестоносцев, показывая таким образом ослабление авторитета молодого императора. Однако крестоносцам политические нюансы казались малозначительным. С их точки зрения, вся вина лежала на самом Алексее. Виллардуэн насмешливо замечал: «Вот так Алексей решил отплатить за службу, которую мы ему сослужили». [490] Мнение об императоре испортилось, и неприязнь к грекам стала настолько сильной, что прежние теплые отношения казались ушедшими в прошлое.

490

GV, 84.