Четвертый под подозрением
Шрифт:
— В том, что Ильяз очутился за решеткой, виноват только один человек — сам Ильяз. Напрасно он украл сейф. Напрасно он убил человека.
— Тюрьмы должны лишать преступников свободы, а не убивать их изнутри.
— Я все понимаю. У тебя потребность перевалить вину на кого-то другого. Но изображать из себя ангела мщения глупо.
— Что ты имеешь в виду?
— Не «что», а «кого». Тебя.
— Ты что же, обвиняешь меня в том, что я превращаю эмоции в действие?
— Элизабет, все дело именно в твоих действиях, поступках, из-за которых погибают другие.
— Я не несу ответственности
Фрёлик расхохотался.
— Что тут смешного?
— Твоя напыщенная чушь. — Он передразнил ее: — «Я не несу ответственности ни за кого, кроме себя самой!» И в то же время именно ты попросила Ильяза и родного брата украсть картину, чтобы потом заново продать ее Нарвесену! А теперь ты, из-за которой все началось, утверждаешь, что не несешь ответственности ни за кого, кроме себя?
Элизабет не ответила, только покосилась на него. Они снова зашагали молча, бок о бок. Франк Фрёлик первым нарушил молчание:
— Я знаю, когда Ильяза посадили, ты решила повременить с продажей картины, но потом передумала и решила снова продать ее Нарвесену, не делясь с остальными. Почему?
Она промолчала.
— Насколько я понял, вы с Мерете Саннмо сговорились в ту ноябрьскую ночь, когда она поехала с твоим братом и его дружками в порт. Когда они стали свидетелями убийства.
Элизабет остановилась. Фрёлик продолжил:
— Я проснулся, когда ты разговаривала по телефону. Тебе звонила Мерете. Представляю, что она пережила, когда у нее на глазах забили насмерть охранника. Но как тебе удалось заставить ее выдать полиции остальных?
— Ты не прав, — отрезала Элизабет. — Интересно, что ты обо мне думаешь? — Ее синие глаза сверкнули. — Мерете была глупой коровой! Зачем мне просить ее доносить на родного брата? Мне она позвонила уже после того, как настучала в полицию. Она звонила, чтобы рассказать о том, что она сделала, чтобы я ее пожалела! Уже одно это говорит о том, какая она идиотка. А ведь раньше она без конца приставала к Юнни, просила, чтобы ее тоже взяли на дело. От таких вещей она просто ловила кайф. Когда наконец ее взяли и все пошло как пошло, она поняла, что жизнь — суровая штука. И не нашла ничего лучшего, как позвонить копам и рассказать, что случилось!
— Может быть, она хотела, чтобы кто-нибудь помог умирающему? — тихо возразил Франк Фрёлик. — Он ведь лежал на земле в луже крови.
— Ну и промолчала бы, а она заложила всех, кто участвовал в деле — всех, разумеется, кроме себя! Вот мне и пришлось вступиться за брата. Но тебе ведь это и так известно, да?
Сапфировые глаза снова стали безмятежными. Три оттенка синего, подумал Фрёлик. Небо, платье и ее глаза.
— Да, в ту ночь я ушла от тебя, — прошептала она, подойдя к нему вплотную, — но только потому, что должна была помочь Юнни. А тебя впутывать не хотела, понимаешь? Я же не могла знать, что тебе поручат именно то дело. Откуда мне было знать?
Фрёлик не сводил взгляда с ее руки. Ее длинные, тонкие пальцы гладили его по плечу.
— Мне все видится несколько иначе, — шепотом ответил он. Ее пальцы замерли. — Ты оставила в моей квартире ключ от банковской ячейки.
— У тебя было безопасно.
— Ну да, ты поступила очень практично.
Элизабет молча смотрела вдаль.
— Разве Юнни не знал, что ты задумала? — спросил Фрёлик.
Она не ответила.
— Значит, знал, — кивнул он.
— Ты когда-нибудь видел, как самолет выруливает на взлетную полосу? — вдруг спросила она. — В его маневрах мне всегда чудится что-то роковое, фатальное. Он катится все быстрее и быстрее… Но взлетная полоса короткая. Достигнув нужной скорости, самолет уже не может остановиться. Если пилот попробует затормозить, произойдет катастрофа. Есть только одно решение: продолжать двигаться вперед и вверх, оторваться от земли…
— Значит, Юнни перехватил тебя там, в банке?
— Чего ты, собственно, хочешь? — раздраженно спросила она. — Ты приехал сюда, чтобы похвастать своей догадливостью?
— Самое главное для меня — установить факты.
— Зачем?
— Затем, что по сути своей речь идет о тебе, обо мне… О нас.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Ты уверен? — тихо спросила она.
— Мне известно, что Юнни поехал за тобой в Ашим. Мне известно, что его видели с другим человеком на лесной тропе, которая спускалась к Гломме. Мне известно, что твой брат либо поскользнулся и упал в реку, либо его столкнул человек, с которым он гулял по лесу. Может, поможешь мне дополнить картину?
— Что значит — речь идет о нас? — спросила она.
— Юнни был в Ашиме, — не сдавался Фрёлик. — Ты тоже там была.
Элизабет повернулась к нему. Синие глаза смотрели на него как будто издалека — сонно и мечтательно.
— Я тебе не верю. Для тебя дело вовсе не в нас. Дело в тебе самом.
— Твой брат упал в реку случайно?
— Конечно! А ты что подумал?
— Кто предложил прогуляться вдоль реки?
— Я.
— Зачем?
— Чтобы успокоить его.
— Что-то не верится.
— Можешь верить во что хочешь. Никто никогда не встанет между мной и моим братом.
— Но ты не позвонила в Службу спасения, когда он упал, хотя в реке сильное течение и вода чертовски холодная! Юнни еще можно было спасти. Самое большое, что ему грозило, — простуда от переохлаждения, воспаление легких. Его бы вытащили спасатели и на вертолете доставили в больницу!
— Ты сам не понимаешь, что несешь. Думаешь только о себе и жалеешь себя!
— Может быть, я и не знаю, что произошло между вами на берегу реки, зато знаю, что к машине брата ты вернулась одна, позвонила Рейдун Вестли и попросила ее о помощи. Ты встретилась с ней после того, как избавилась от машины Юнни. Она спрятала тебя в своем загородном домике. Затем ты каким-то образом связалась с Нарвесеном, велела ему ехать в Фагернес, где он встретился с Мерете Саннмо. И еще я знаю, что Нарвесен передал ей пять миллионов наличными за картину. Мне другое интересно: что послужило поводом для всех твоих действий. Что или кто? Неужели я?