Четвертый поросенок

Калашников Сергей Александрович

Только до этого необходимые действия должны быть заучены до уровня условных рефлексов. К сознательному анализу и принятию сложных решений подготовленный таким образом человек, разумеется, не способен. Научили колоть — будет колоть, научили стрелять — будет стрелять. Именно поэтому в бою в первую очередь стараются выбить командиров противника — в реальном сражении, в состоянии настоящей опасности, человек даже знакомый приказ, отданный незнакомым голосом, может не воспринять. И подразделение превращается в толпу. Готовую, как к паническому бегству, так и к такой же безудержной и самоубийственной храбрости — смотря что возобладает в этот момент.

Но толпа всё равно останется толпой — к осознанным действиям она не способна.

Федька опять кивнул и щекой почувствовал заинтересованный взгляд. Кажется, в этом месте ему следовало начать возражать и рассказывать, что храбрость — есть качество личности, а не внешних обстоятельств и палки инструктора. Но в том и дело, что изложенное не слишком отличалось от того, чему его учили… дома и в школе. Да и самого себя он считал не слишком смелым. Скорее согласился бы с утверждением, что каждый раз пугается настолько сильно, что вообще перестает испытывать не только страх, но и остальные эмоции. Отчего действует исключительно рассудочно.

— Со временем те, кто уцелел, накапливают опыт и вырабатывают особые защитные механизмы. Вот здесь-то и подстерегает ловушка: воспринимая мир в состоянии адреналинового флёра, человек максимально старается сохранить ясность мышления, «отбрасывая» мысли и чувства, которые напрямую не способствуют выживанию. Заменяет, так сказать, подавленный опытом и гормонами инстинкт самосохранения рассудочной деятельностью. Активно «вытесняя» в подсознание всё, что в текущий момент может помешать выжить.

Но действие против собственной природы имеют свою цену. Вместе с «лишней» информацией в подсознание сбрасываются сильнейшие эмоции, тем самым буквально вырывая куски собственного «я» из души. Например, в обычной ситуации, человек, узнавший о смерти друга, испытает массу сильных чувств — горе, обиду на судьбу, одиночество. Под их давлением он будет стремиться выполнить какие-то действия — вспоминать ушедшего, помогать его семье или переосмысливать собственную жизнь. Всё это растягивается во времени, с которым многое негативное уходит, оставляя только светлые воспоминания. В конце концов весь жизненный опыт говорит — человек смертен. Нужно лишь время, чтобы с этим смириться.

А вот в бою времени нет. И видя падающего друга, боец будет анализировать новую опасность и прикидывать (и выполнять) действия по её нейтрализации — подавить огневую точку, укрыться, доложить командиру. Все остальные переживания — потом, после боя, до конца которого надо ещё дожить. А потом он будет удивляться собственному бездушию и мучиться чувством вины — ведь все сильные эмоции уже вытолкнуты из сознания и не спешат возвращаться назад. И пришло понимание, что они должны быть с тобой, как и ощущение собственной неправильности.

Чем больше таких эпизодов, чем сильнее происходящее отличается от имевшегося раньше опыта — тем больше кусков души уходят в подсознание, оставляя за собой зияющие раны. Они мешают испытывать сильные чувства — человек теряет способность радоваться жизни, несмотря на то, что на войне сильнее всего старался именно выжить. Он не может заводить дружеские отношения — все его друзья остались в прошлом, а те, что сейчас живы — отдаляются и становятся чужими. Он испытывает чувство вины перед погибшими, не понимая, почему остался жив — эта информация тоже сброшена в подсознание, но мозг всё равно пытается вытащить её наружу, причиняя дополнительные страдания. Потому что память раз за разом извлекает из своих

хранилищ самые жуткие эпизоды из прошлого.

Ведь обработка критических ситуаций и анализ оптимальности действий — важнейший фактор выживания. И человека начинают посещать спонтанные воспоминания — звук, запах, вспышка. Любое событие может сыграть роль спускового крючка, вытаскивающего наружу то, что происходило, порой, десятки лет назад. И заставить пережить эти кошмары заново, вместе с испытанными тогда чувствами — десятки, сотни раз. В снах и в галлюцинациях наяву.

Со временем раны всё же зарастают, а воспоминания блекнут. Так случается, если жизнь вокруг убеждает, что все понесенные потери и пережитый ужас были не напрасны. Человек меняется, но живет дальше без груза прошлого. Но вот если война проиграна… Тогда количество потерявшихся между жутким прошлым и серым настоящим увеличивается в сотни и тысячи раз.

Такие люди ищут забвения в наркотиках и алкоголе, но не находят его. Наиболее сильные стараются пережить всё заново, чтобы вытащить наружу воспоминания, не дающие им существовать…

Фёдор давно сообразил, что понимает очень малую, и возможно незначительную часть информации. Все же медицинская терминология — она не для ученика средней школы, а при «переводе» многое теряется, и хорошо если не суть. Но последняя фраза вызвала некоторое переключение в мозгу:

— Вы проводите моделирование ситуаций схожих с травмирующими в надежде что зацепится тот самый «крючок», и нужное само всплывет в сознании? Ведь весь этот мир, его реализм — он как раз для этого и предназначен! — выпалил Федька, не в силах сдержать в себе такую простоту найденного им решения.

— Умный, малыш… — рука опять взъерошила волосы, но в этот раз не вызвала прилива щенячьего восторга. В душе мальчика, казалось, всё заледенело:

— А почему тогда сюда пустили меня? Я что — тоже…?

— Почти наверняка — нет, — спокойным и уверенным голосом ответила Хранительница, но в её словах еле уловимо мелькнул некоторый подтекст, второй слой. — У детей и подростков практически нет барьера между сознанием и подсознанием — с разной скоростью течения личного времени. Они как бы… живут здесь и сейчас, что ли. Потому и псих травмы у них другие, да и просто взросление тела и изменение социального положения, активное формирование личности — всё это не дает почвы для возникновения подобного синдрома. Так что я сильно удивилась, когда ты вообще заявился в эту группу.

— Значит… — Федьке казалось, что у него внутри застряла ледышка и теперь холод пробивается наружу, заставляя леденеть губы. — …значит я тут ни причём, но тогда…

— Да, малыш, — рука видимо хотела погладить по вихрам, но так и зависла в нерешительности, — я тебя подставила. Ты мне очень сильно помог с одним пациентом — я уже не знала, что еще сделать, чтобы зацепить его «крючок». Точнее просто не догадывалась, где он.

Видимо — это и называется «гора с плеч». Федька прочувствовал, как внутри быстро тает кусок льда, и провел полную ревизию своего отношения к ситуации. С удивлением обнаружив, а точнее — совершенно не обнаружив у себя никаких претензий. Его глупость и наглость использовали, чтобы сделать доброе дело и сшить чью-то разорванную в клочья душу? Ну так это просто значит, что его приняли как взрослого, безо всяких скидок на возраст. Жизнь — она вообще штука сложная, и тут не в игрушки играют. А что он думал несколько по-другому — так сам дурак. И прилетело за дурость тоже по-взрослому.