Четвертый звонок

Гончарова Марианна Борисовна

Ну и вот: в тот день, когда наша сборная в очередной раз продула, Фима продолжал и продолжал нудно отпрашиваться, жаловался, что у него гастрит, что ему нельзя пить. Ну ладно, можно чуть-чуть, но нельзя пить натощак. Ему надо кушать, — ныл и ныл Фима-«выйди-из-воды». У него, как всегда в подобных случаях, появилась трагичная пластика — он закатывал глаза, красиво подпирал голову растопыренными пальцами, обнимал себя за плечи, мотал головой и нервно хихикал. Все котлеты из холодильника, овощи, сало, копченую скумбрию уже давно съели, Гриша угрожал пистолетом, а Фима уже кричал, уже рвал на себе светло-серую

бобочку с пуговками розовыми маленькими, мол, стреляй, я все равно пить не буду, мне надо закусывать.

И Гриша наморщил лоб и спросил мрачно:

— А салат? Бушь?

— Б-ду, — согласился Фима-«выйди-из-воды». — Иди, нарежь, там на клумбе всего. Там есть. Алка посадила. Там… Петрушку, лук, молодой чеснок, потом там… еще там ук… укроп… Ща… Щас… Щавель там. И салат! В самом центре. — Гриша отложил пистолет и показал пальцами, какой пышный салат посадила его жена Алла. — Таким пучком салат. Иди!

Фима пошел во двор и в свете луны нарезал с грядочки под окном, любовно посаженной, кухонными ножницами всякой зелени. Гриша по-хозяйски покрошил все это мелко в салатницу, еще спросил Фиму-«выйди-из-воды», чем заправлять, «майонезом» или подсолнечным, а Фима капризно потребовал, чтобы оливковым. И нашлось оливковое. Посыпали крупной солью, поперчили. И застолье покатилось дальше, все накинулись на салат с черным хлебом, и сидели еще, и ругали футболистов, пока Фима вдруг не улизнул, а вместе с ним неожиданно исчез и пистолет.

Да, я не сказала же еще, что наши дома, включая дом Гриши, стоят на берегу реки Ракитнянки. А Фимин дом стоит на другом берегу. Мост через реку от нашего квартала далеко. Так что мы все, которые трезвые, ходим на другую сторону долго, через мост. Но это мы. Но не Фима же, который «выйди-изводы». Вот именно этого всегда и боялась Фимина семья, потому что если на суше у Фимы были провожатые — собаки-таксисты, то дельфинов в реке Ракитнянке до сих пор почему-то не встречалось.

Обнаружив отсутствие Фимы, а затем — о ужас! — и пистолета, маршал, бодро шатаясь, вскочил и, выбросив по-наполеоновски руку, вскричал:

— Догнать! Обезоружить и доставить в штаб!..

И добавил:

— Брать живым!

В ту роковую ночь Фима-«выйди-из-воды», удирая от маршала Жукова, попытался даже отдать Боженьке душу путем купания в нашей реке, поскольку плавать он благодаря дедушке так и не научился. Но раз был не очень трезв, а значит, был бесстрашным, то как-то в результате выкарабкался на родной берег. Он даже от страха утонуть хотел из Гришиного пистолета застрелиться, но к тому моменту, когда ему пришла в голову эта спасительная мысль, пистолет Гришин Фима-«выйди-из-воды» вполне удачно утопил…

Если говорить честно, то сам Фима так бы на свой берег и не вылез. Вытащили, конечно, братья по разуму. Единственному. Хотя и коллективному. Зацепили чем-то и выволокли. Пистолет не нашли, хоть и, гонимые своим полководцем, шарили по дну Ракитнянки два дня, пока не протрезвели.

Вроде бы и вся история, если не учесть, что, когда утром я вышла пить кофе на террасу, я вдруг увидела, что все мои прекрасные астры радужных расцветок, махровые и ромашковые, так ласкавшие глаз, срезаны под корень. Даже передать не могу, что я испытала. А нет, как раз могу. Я бы, конечно, очень расстроилась, если бы не услышала,

как растерянная Алла, Гришина жена, кричала:

— Дожились! Что они ели?! Чем закусывали?! Они астры ели! Четыре известных в городе человека, уважаемые даже, можно сказать, люди сожрали клумбу. Чужую! Соседскую! Под маслом для загара! Они сожрали астры Гончаровых! Нет, хоть бы женщинам цветы подарили или продали на худой конец, так нет — они их съели!

Да, друзья мои, какое все-таки разнообразие людей-человеков на этой планете! Как прекрасен и уникален Гриша-«когда-выпью-полководец»! А Фима-«выйди-из-воды»?! А другие?!

Они потом долго не собирались. То ли стыдно было, то ли лечились коллективом, не знаю.

Гриша-маршал, к слову, уехал в Крым. Алла по скайпу мне рассказывала, что вокруг дома столько насажала всяких цветов разных: и астры, и ноготки, и левкои, и петушки, и роз двадцать кустов. Закусывай — не хочу!

Дима, который выбрал себе маму

— Сегодня, — говорит он, раскладывая свои тетрадки — рраз! — и в конце урока «шестерку» получил.

— Да ладно! — удивляюсь я (у нас двенадцатибалльная система оценивания в школах, Дима не тянет даже на «тройку»). — За что?

— Тихо сидел.

Улыбка у него хорошая. Зуб-клычок чуть торчит в сторонку.

Его однажды привели ко мне, попросили хорошие люди помочь ему с английским. Говорили, мол, парень — чемпион страны по гонкам на картах в своей возрастной категории, надо ему помочь. Он ведь скоро на Европу ездить начнет.

Он пришел и говорит:

— Извините, у меня в голове опилки. — О! Ты, — говорю, — Винни-Пух?

А он:

— Нее, я — Дима. Я в будке лежал.

Мама его улыбается, краснеет и кладет руку ему на плечо, мол, ну что ты, Дима, болтаешь… А Дима продолжает озабоченно:

— Он еще маленький, плачет. Скавчит. Вот так: «аув, аув, аууув…» — заскулил Дима очень натурально.

Мама опять усмехнулась и приобняла Диму, мол, хватит.

— Мама мне подарила на первое сентября. Он у нас всего неделю и плачет. Я к нему туда залезаю, лежу с ним там. У меня теперь опилки в волосах поэтому.

Сероглазый подвижный мальчишка одиннадцати лет. Совершенно не понимаю, почему эти файлы у него в голове не открываются. Как только я задаю первый вопрос, у Димы тут же зависает операционная система. Глаз тускнеет, мальчик начинает зевать, мычит, молчит или отвечает невпопад. Какое-то странное и непонятное мышление. Иногда может выдать сентенцию мудреца, что-то вроде:

— Компьютер может все. И не может ничего. Он не умеет смеяться, плакать и разговаривать с Богом.

— Как это?

— Ну, как — молиться же. И так… громко… нет… как это… ну, чтобы Бог услышал. И чтобы компьютер в него поверил. Вот мы в него же верим, — он горсткой пальчиков тыкал себе в грудь, — так, и он чтобы поверил, надо.

Но все это он говорил на родном языке. Английский не давался. Никак. Ни с какой стороны. Ни по какой методике. Ни-как! Я решила: да ну, зачем мне вообще морочиться — все равно толку не будет, каждый раз с Диминым приходом я прилагаю сверхусилия, а результата — ноль. И наконец я решила позвонить его маме, объясниться и отказаться. И мальчику сказала, когда он пришел в очередной раз: