Четыре дня
Шрифт:
II
– - Положение хуже губернаторского, - сказал Факторович.
– - Да, хуже, - подтвердил Москвин.
Факторович подошел к окну. Площадь была пуста.
– - Как много камней, -- удивленно пробормотал он и спросил: -- Что же делать?
– - А я почем знаю, -- ответил Москвин.
– - Продолжать шахматное состязание, -- предложил Верхотурский.
– - Вам смешно, -- сказал Факторович, точно Верхотурский был в лучшем положении, чем он и Москвин.
– - Пожалуйста, завтракать!
– -
Они пошли в столовую. Москвин посмотрел на стол: белый хлеб, масло, мед, повидло, большая кастрюля сметаны, на блюде в облаке пара высилась гора лапши, смешанной с творогом, в глубоких тарелках лежали редька, соленые огурцы, кислая капуста.
– - Э, как-нибудь, - крякнул Москвин и сел за стол.
Он первым справился с лапшой, и Марья Андреевна спросила:
– - Вам можно еще?
– - Большое спасибо, -- сказал он и ударил под столом ногами, как испугавшийся заяц.
– - Большое спасибо -- да или большое спасибо -- нет?
– рассмеялась Марья Андреевна и положила ему вторую порцию.
– - Если можно, я тоже съем еще, - сердито сказал Факторович и подмигнул шумно глотавшему и почему-то смущенному Москвину.
В столовую вошел длиннолицый мальчик в очках, лет четырнадцати-пятнадцати. К груди он прижимал толстую книгу в блестящем желтом переплете.
– - А, Коля, - сказали одновременно Факторович и Москвин.
Мальчик пробормотал:
– - Здравствуйте.
После этого он споткнулся и, садясь, так загрохотал стулом, что Марья Андреевна вскрикнула.
Мальчик ел, глядя в книгу, и ни разу не посмотрел в свою тарелку.
– - Вы не боитесь, юноша, угодить себе вилкой в глаз?
– - спросил Верхотурский.
Мальчик мотнул головой.
– - Ах, это несчастье!
– - сказала Марья Андреевна.
– У меня сердце обливалось кровью, пока я привыкла. Доктор, доктор, - закричала она, завтрак давно простыл!
– - и, обращаясь к Верхотурскому, сказала: -- Вы поверите, за тридцать лет не было случая, чтобы он пришел вовремя к столу. Вечно приходится по десять раз подогревать и носить из кухни в столовую. Прислуга его ненавидит за это.
В дверях показался доктор.
– - Иду, иду, иду... помою руки и моментально сажусь за стол.
Москвин и Факторович рассмеялись.
– - Да, -- сказал Москвин, -- мы здесь четвертый день, и каждый раз доктор говорит: "Помою руки и сажусь обедать" и уходит на час.
Но на этот раз доктор пришел вовремя. Он вошел стремительной походкой, откинул ногой завернувшийся угол дорожки, сорвал листочек с календаря, щелчком сбил осколок яичной скорлупы, поднял с пола бумажку и бросил ее в полоскательницу. Садясь, он ущипнул мальчика за щеку и спросил:
– - Ну, как дела, будущий Лавуазье?
Коля, продолжая смотреть в книгу, сказал:
– - Глупо.
– - Ну так вот, -- сказал доктор,
– - Ну так вот -- могу вам сообщить все новости.
Здесь, в столовой, он смотрел на своих непрошенных гостей с радушием и любовью, так как больше всего в жизни он любил рассказывать во время еды.
Он очень обижался, когда жена, перебивая его, кричала:
– - Ешь, ешь, ты меня замучишь этими историями про царя Гороха.
Теперь, радуясь слушателям, он принялся рассказывать: в городе польская кавалерия, по улицам ездят патрули, возле здания городской управы стоят четыре пулемета, у поляков колоссальнейшая
артиллерия, танки, в город они придут к вечеру, это основные силы второй армии. Говорят, что вторая армия почти целиком состоит из немцев, дисциплина прямо-таки железная, офицеры сплошные немцы, ну, и бороться с ними невозможно. Отношение к населению занятых городов идеальное: днем город занят, а к вечеру на площадях, увеселяя гуляющих, играют военные оркестры.
Потом доктор рассказал, со слов другого пациента, что в занятых областях предполагается ввести демократическое правление и что крестьяне рады новой власти.
– - Вот это неправда, -- перебила Марья Андреевна, -- когда нас занимали большевики, молочницы пришли вместе с разведкой, а сегодня Поля во всем городе не могла достать кварты молока.
Доктор махнул рукой и начал рассказывать, со слов третьего пациента, что Япония совместно с Америкой начала наступление на Сибирь, причем план ее наступления точнейшим образом согласован с поляками. Рассказывал бы он еще очень долго, потому что слушатели его не перебивали, но Марья Андреевна вдруг вскипела и закричала:
– Ешь, пожалуйста, уже два раза подогревают тебе завтрак, -- и когда доктор попробовал рассердиться, она сказала умоляющим голосом, которого он особенно боялся: -- Как тебе не стыдно говорить людям, поневоле живущим в твоем доме, вещи, которые им тяжело слушать. Неужели ты не понимаешь...
Верхотурский поднял голову, поглядел на Марью Андреевну, а Коля крикнул:
– Стыдно, стыдно!
– - и, схватив книгу, выбежал из столовой.
Доктор поднес руки к вискам и, обращаясь к Верхотурскому, сказал:
– Вот, в собственной семье...
После завтрака доктор надел на рукав перевязь с красным крестом и собрался на визиты.
– Не могу сидеть минуты без дела, -- сказал он, -- в любые бомбардировки хожу к больным и черт меня не берет.
В коридоре он долго внушал Поле, что разговаривать с больными следует, держа дверь запертой на цепочку, и прежде чем впустить кого-нибудь, нужно позвать Марью Андреевну.
– Ты говори: "Я без хозяйки никого не впущу" -- понимаешь ты?
– Та понимаю, боже ж мий, чи я зовсим дурная?
– - отвечала Поля.