Четыре года в Сибири

Крегер Теодор

Я вижу, как в руке Ивана Ивановича внезапно появляется заряженный «наган», как охотники держат наизготовку свои давно заряженные дульнозарядные ружья. Также и моя рука сжимает многозарядный «винчестер».

Мы замедляем наши шаги, срываем кожаные маски с головы, обмазываем быстро лицо и руки черно-коричневой березовой смолой, чтобы защититься таким образом от комариной напасти. Теперь мы должны не только хорошо видеть, но и хорошо слышать.

Что предстоит нам? Что мы увидим?

Полные надежды мы приближаемся к высокой башне.

Она соединена из массивных каменных блоков и полностью покрыта мхом. На нескольких

местах ее стен даже растут маленькие, молодые березы. От башни в обе стороны отходит толстая, высокая стена. Она частично разрушилась, почти повсюду поросла мхом, травой и зеленеющими кустами и деревцами. В середине стены, прямо в башне, находятся деревянные ворота. Дерево сгнило, растрескалось, тяжелые металлические стержни и шарниры торчат как длинные указательные пальцы и отчетливо доказывают, что ворота когда-то были заперты и разрушились в запертом состоянии.

Тишина... боязливая тишина...

Перед воротами лежат большие и маленькие каменные блоки; вероятно, когда-то с их помощью ломали ворота? Мы взглянули на башню, потом через ворота... Мертвый город лежит перед нами...

Массивные дома из квадратных каменных блоков, в большинстве случаев двухэтажные, с узкими, длинными окнами, которые напоминают больше амбразуры, стоят правильными рядами с обеих сторон покрытой травой улицы. Крыши обрушились или частично еще сохранились.

Мы неуверенно стоим некоторое время, неуверенно проходим сквозь ворота, по широкой главной улице. Точно под прямым углом ее пересекают справа и слева другие улицы. Вдоль них стоят только развалившиеся дома и хижины. Тут всего где-то от трехсот до четырехсот домов, все они окружены далеко простирающейся, толстой и высокой стеной, которая иногда прерывается несколькими башнями, все из которых похожи друг на друга. Стена в хорошем состоянии, и на ней видны продолговатые отверстия, по-видимому, бойницы.

Мы идем вдоль улицы, пока не достигаем центра города. Здесь было свободное место, так как оно тоже вымощено квадратными камнями, но теперь это маленькое пятно, как и город и его улицы образует частицу тайги. В середине бывшей площади лежит, в тени деревьев, старый колодец.

Тишина в вымершем городе поистине зловеща; нам кажется, что мы видим, как из всех углов, улиц, домов, башен и руин появляются прежние жители. Но ничего не движется, только лес, который по своей воле захватил город, светлые березы с их кудрявыми, качающимися кронами, которые, кажется, кивают нам, шумят над нашими головами, как будто они хотят нашептать нам, что здесь когда-то было, кто здесь жил и умер.

Парами мы входим в дома.

Робко переступаем мы порог, у которого двери либо нет, либо она оставлена открытой без внимания.

Сумрачный свет, полумрак. В помещении растет трава, деревце стоит в углу, другое в ярком солнечном свете заглядывает снаружи внутрь, дикий виноград обвивает стены, землю, потолок, так как все закутано им.

Внезапно внутри дома просыпается жизнь. Летучие мыши с тихим визжанием и писком вылетают из своих убежищ, ищут дорогу в свободном пространстве. Горящие глаза ночных птиц становятся заметными под усиками дикого растения, они появляются, порхают высоко, наталкиваются на стены, на нас, цепляются от страха за нашу одежду, пока мы не выбрасываем их как мяч к разрушенной двери.

Тогда ничего больше не шевелится в помещении.

Я надеваю свои кожаные перчатки, потому что не могу искать

голыми руками что-то, что еще не нащупали наши руки, еще не видели наши глаза.

Тяжелые деревянные столы, стулья и скамьи стоят у стен, дикий виноград опутал их, покрыл своим плотным зеленым ковром и тем самым осторожно укрыл и сберег гнилую древесину. У стен стоят сельскохозяйственные орудия, мотыга, коса, лопата, грабли, серп, но все же, все они незнакомой особенной формы, неуклюжие и тяжелые.

В ужасе я замираю, когда мои руки под усиками растения, которые я вырвал, замечаю человеческие черепа и несколько костей.

Я наклоняюсь низко, пытаюсь рассмотреть что-то в высохших, абсолютно чистых костях. Все черепа средней величины, почти маленькие, и широкоскулые. Люди, которые когда-то здесь жили, кажется, умерли от какой-то эпидемии, так как никаких скелетов и костей нет на улицах; и мертвецы, в большинстве случаев, лежат в обычных позах, на скамьях и кроватях.

Мы идем дальше, заходим в другие дома. Всюду та же самая картина: чистые кости, ухмыляющиеся черепа. В более вместительных домах несколько комнат, все же и здесь только разрастающиеся усики дикого винограда, черепа мертвых взрослых и детей.

В стены вделаны массивные, железные, сейчас уже заржавевшие ящики. Мы открываем их без труда; там лежат драгоценности, очень примитивно отшлифованные камни, для профана невероятной величины, топазы, рубины, аметисты, изумруды и все, что Урал и Сибирь хранят в себе из камней, были собраны там. Часть из них вставлена в широкие гравированные оправы из плохо расплавленного, полноценного золота, потому что оно очень мягко. Мы находим куски серебра и даже слиток платины.

Мы обнаруживаем ювелирную мастерскую, в ней большие и маленькие самородки золота и серебра лежат в стенных нишах, маленькие, довольно неловкие инструменты, которые служили, по-видимому, для обработки ювелирных изделий. Печь больших размеров стоит в углу.

Мы находим пекарню, сараи с еле-еле узнаваемыми костями каких-то домашних животных, но ни одного единственного следа или хотя бы плохо сохранившегося скелета лошади.

Приходит вечер. Мы покидаем город смерти и разбиваем наш лагерь в лесу.

Случайно, когда мы уже зажгли наш костер, мы находим плуг; у него две опоры для рук, как у современных плугов, только на месте, в котором запрягается лошадь, находятся двенадцать больших крючков. Я предполагаю, что раз я не находил лошадиные скелеты, то в эти крючки перед плугом запрягали людей. Возле плуга лежали массивные и грубые земледельческие орудия, вокруг них много человеческих черепов.

Костер горит и шелестит. Наши покрытые черной березовой смолой лица выглядят дьявольски-зловещими. Трубка путешествует из одного угла рта в другой, и каждый погружен в собственные мысли. Никто не думает о сне.

Что за народ мог построить себе этот город из камней? Когда они жили и почему они все умерли? Неизвестная, разрушенная культура в девственном лесу. Мы видели ее. Кто после нас придет на это место?

Находили ли ее уже другие до нас..?

На душе у нас действительно тревожно, потому что вокруг мертвого города кружатся стаи беззвучных ночных птиц, и они, кажется, прилетают из далекой дали к этим руинам, чтобы постоянно собираться здесь, откладывать яйца и жить. Сегодня они особенно беспокойны, так как в их середине горит костер, и поэтому они часто подлетают к нам.