Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения)
Шрифт:
Память о тех, сражавшихся за наше будущее, жива и в космический век. Возвращается в свое прошлое, где не кончен бой с фашизмом, солдат Саул из повести Стругацких "Попытка к бегству" (1962). Уходит с последней обоймой и вновь осознанным чувством собственного долга: довоевать, доделать свое дело там, чтобы наступило здесь.
В его прощальной записке — нравственное завещание будущему: "Дорогие мальчики!.. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймете. У меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь… Делайте свое дело, а я уж доделаю свое. У меня еще целая обойма".
Попытка к бегству в мирное и счастливое будущее не удалась. Это и закономерно: таким будущее само по себе не станет, надо еще выстрадать его, надо было драться за него в прошлом —
Драться придется с безумцами, готовыми любую новинку науки и техники немедленно примерить на свой солдафонский аршин — будь то фантастический танк, орудия которого наводятся биотоками страха у жертвы (рассказ Севера Гансовского "Полигон"), или творения современного доктора Моро из повести Анатолия Днепрова "Глиняный бог". Чем не мечта выжившего из ума вояки: кремнеорганические солдаты-роботы, тупые и послушные, от груди которых пули отскакивают, как от стенки!
Впрочем, военных роботов не обязательно создавать. Из истории нам известно, как безо всякой фантастики огромные людские массы отдавались стихии беспрекословного подчинения, завороженные демагогией также не фантастических фюреров. И может статься, что ни высокоразвитое общество будущего, описанное в повести Стругацких "Парень из Преисподней" (1973), ни могущественные инопланетяне (рассказ Алана Кубатиева "Ветер и смерть") не в состоянии будут справиться с дикарем, которому язва фашистской идеологии разъела мозг. Справиться не физически — нравственно… Гаденыш из какого-то инозвездного гитлерюгенда у Стругацких и японский летчик-камикадзе из рассказа Кубатиева служат живым напоминанием о нашем земном прошлом.
А потом заговорили о Бомбе; вспомним еще раз о ней и мы.
В год первого советского спутника вышел в свет роман Ивана Ефремова "Туманность Андромеды" — первая значительная книга, рисующая панораму коммунистического будущего человечества. Но за светлыми далями, нарисованными фантазией писателя и мыслителя, за звездной романтикой и духовными исканиями ефремовских героев не забыть тревожной ноты, прозвучавшей на самых первых страницах. Сияющая утопия начинается с эпизода, когда звездолет "Тантра" в ожидании встречи кружит возле мертвой планеты. Теперь уже мертвой… Тревожный затакт, конечно, не случайность. Зачем-то писателю нужно было предварить свое путешествие в мир, где забыто слово "война", таким вот напоминанием.
Оно, это напоминание, живо и поныне. В советской литературе таких книг — единицы. Никогда в ней не смаковали кошмары, отсутствует, разумеется, и коммерческий "вал" подобной продукции.
Но одной веры в будущее без войн недостаточно, и пока идет борьба за него, сигнал тревоги звучит не переставая.
Антиутопии в ее классическом выражении (конечная стадия социального отчаяния, чувственное смакование различных вариантов конца света) в советской фантастике действительно нет. Но есть жанр "романа-предупреждения", естественный для социалистической литературы, воспитывающей в своих читателях чувство гражданской ответственности, умение мужественно смотреть в глаза проблемам и настойчиво искать пути их решения. Сказал же выдающийся мастер Леонид Леонов: "Литературу следовало бы нагрузить гораздо большей работой в смысле всесторонней (подчеркнуто мной. — В. Г.) разведки будущего… Нет ничего грознее, как не предусмотреть те роковые, вроде волчьих ям, овраги впереди, которые по забывчивости иных плановиков нередко на бумаге не помечаются"!
Цикл произведений Александра Казанцева о судьбе гипотетических фаэтонцев, роман Кира Булычева "Последняя война" (1972), наконец, многоплановое произведение братьев Стругацких, роман "Обитаемый остров" (1970), — вероятно, одно из самых ярких в советской литературе предупреждений против атомной войны… Во всех этих книгах земляне будущего сталкиваются с последствиями катастрофы в космосе, на других планетах, Не зря космос называют самым старым и самым надежным из полигонов фантастики; почему бы не испытать там и сверхоружие — может быть, это убедит "маловеров"?
Впрочем, действие не обязательно выносить в космос… Автор философско-фантастического
И все-таки советских писателей не покидает убеждение, что эти мрачные картины так и останутся в ряду тех прогнозов научной фантастики, что никогда не подтвердятся. И будущие поколения узнают о войне лишь на школьных уроках истории.
Но еще одна война пройдет и закончится. На этот раз действительно последняя в истории Земли. О ней написали братья Стругацкие в повести "Хищные вещи века" (1965). Об этом — и эпиграф данной главы.
Герой повести космонавт Иван Жилин, поняв, что "самое главное всегда остается на Земле", спустился со звездных высот, чтобы снова взять в руки оружие. И вместе с другими держать последний бой с остатками ополоумевшей военщины, с маньяками, одержимыми нероновским комплексом, с террористами, гангстерами, фашистами. Со всей той глупостью и серостью, что зовется мещанством и, если понимать этот термин широко, всегда представляла собой социальный "питательный бульон" для фашизма. Человечество недалекого будущего, изображенное в повести, еще не все стало коммунистическим, но оно уже избавилось от главной опасности — опасности всеобщего уничтожения в ядерной войне. Но всяческой дряни, оставшейся в наследство от старого мира, еще хватает… Окончательно очистить планету от этого мрачного наследия взялись Иван Жилин с товарищами — солдаты-добровольцы этой самой последней войны.
А в этой войне придется еще пострелять, ничего не попишешь. "Дело в том, что с сегодняшнего дня ты выходишь драться всерьез, насмерть, как все здесь дерутся, и драться тебе придется с дурачьем — со злобным дурачьем… с хитрым, невежественным, жадным дурачьем… с благоразумным дурачьем… И все они будут стремиться убить тебя, и твоих друзей, и твое дело…." И когда прозвучит последний выстрел в этой битве, само слово "война" отойдет в область преданий, как память о дурном тяжелом сне, который тянулся так мучительно долго.
Как снятое вековое проклятие рода человеческого.
Уже взрыв над Хиросимой, предсказанный фантастами, с наглядной силой продемонстрировал, насколько близка эта считавшаяся отвлеченной литература к самым насущным вопросам современности. Позже мир узнал и о других "всадниках Апокалипсиса" — нервно-паралитических газах, бактериологических бомбах, космическом лазерном оружии [36] . И вот последнее "достижение" ищущего человеческого ума — нейтронная бомба!
36
А фантастов уже тревожит мысль о неронах, которым попадут в руки новые "спички" — генетическое оружие, геологическое или какое еще… В "Инее на пальмах" (1951) Георгий Гуревич писал о том, что любое по-настоящему глобальное оружие абсурдно именно в виду своей "глобальности", сводит на нет саму идею военного превосходства: раскачав био-, эко - и геосферу планеты, человечество обрушит на себя слепой гнев потревоженной природы, не разбирающей "наших" и "не наших". Однако и через двадцать лет (повесть Геннадия Прашкевича "Мир, в котором я дома", 1972), и через тридцать (повесть Евгения Велтистова "Ноктюрн пустоты", 1982) не утихает тревога.