Четыре с лишним года. Военный дневник
Шрифт:
Сейчас я здорово полюбил жизнь. Был один момент, когда мне жизнь надоела; это было нехорошо, но это краткий отрезок времени; сейчас я от дурных настроений освободился полностью. За последние 13 месяцев не было ни одного дня с так называемым «интеллигентским» плохим настроением. Было много тяжёлых, неприятных часов, но это не тоска, которая бывает от внутренней пустоты или, точнее, от «повышенного культурного уровня». Ну, хватит философствовать! Сейчас снял машинкой все волосы. Думал, на отдых попадём, так берёг причёску, но теперь об отдыхе уже не мечтаем, и потому подстригся на зиму. Между прочим, попадаются и седые волосы.
III. С
22.10.42
Стоит настоящая осень! Эти чёрные ночи даже не описать: абсолютная чернота, идёшь, как слепой, по грязному крутому оврагу и нет никаких ориентиров. А вообще, жизнь в земле, точнее под землёй, осенью, совсем непривлекательна. Говорят, что от этих сырых блиндажей даже здоровье портится, но я подчёркиваю – говорят, ибо по себе не чувствую. На днях глядел кино – на открытом воздухе, под моросящим дождём. С экрана пела Кэто Джепаридзе что-то цыганское, что-то тоскливое, а над горизонтом, в черноте ночи, висели белые осветительные ракеты немцев, и иногда пролетали случайные трассирующие пульки. Вечерами, при свете коптилки, читаем вслух Лермонтова. Я всегда любил Лермонтова, но сейчас особенно. Вечера длинные-длинные, а ночи и того больше – устаёшь спать. С каким, вероятно, удовольствием вы поспали бы так. Теперь, для разнообразия жизни, я решил отрастить бороду и усы. Буду растить до первого приезда на «большую землю», то есть до первого города. Вот если годика через два я попаду в Горький, то приеду с бородой, и вы скажете: «С войны возвращаются стариками!»
25.10.42
Почти месяц не получаю писем! Сегодня одна открытка от Орловой. Пишет, что видела вас, настроение у всех хорошее, и выглядите лучше, чем весной. У неё за один год в семье четыре смерти: отец, Виктор, Валентин Л. и??? – я не знаю его.
Меня моя жизнь не тяготит, и 3–4 года я вынесу легко. Видите – я постепенно увеличиваю сроки. При первом прощании с Лелей и Таськой год казался слишком большим периодом, а теперь вам, вероятно, не понравится новая цифра и вы поморщитесь. Ничего, увидимся.
Сейчас о другом: вот уже пять дней живём под крышей; прекрасно – на улице дождь, а у нас сухо. Конечно, хата без окон, без дверей, но главное – крыша. Правда, под такими крышами жить рискованно: на них кидают бомбы, и по этой причине нас всё-таки попросят выехать в лес.
На фронте стало тихо, как и месяц тому назад. Немец мог бы далеко отогнать нас, но почему-то удовлетворился 30–40 километрами. Коридор на Демьянск теперь имеет ширину в 40 километров вместо 50. Только пушки, несмотря на дождь, продолжают стрелять.
1.11.42
Таська, мои письма – что-то похожее на дневник, только он получается не при мне, а отсылается домой. Приеду, прочту, вспомню ещё раз всю эпопею; не приеду – вам на память останется. Живём опять под землёй, в норах: 10 дней жили в полуразрушенном доме, но приказали зарыться. Начальство нас жалеет и не разрешает рисковать жизнью. Если бы вы знали, как изрыли, ископали Калининскую и Ленинградскую область. Все речки, точнее их берега, все овраги, все леса – всё раскопано под блиндажи. Мы только и делаем, что переезжаем с места на место, больше 10–15 дней на одном месте не живём. Война утихла, здесь и летом-то не особенно развоюешься.
Теперь немного о письмах:
Регулярно пишет только мама, но говорят, что материнские чувства самые сильные. Не знаю, читаете ли вы газеты (вероятно, нет), так в «Комсомолке» от 19.10.42 была очень интересная статейка: письмо какой-то Лиды из Саратова на фронт. Не хотелось бы получить такое письмо, живя здесь под землёй на положении крота. Хорошо, что будущее у меня пока неопределённо! Маме хочется увидеть меня, так для неё есть песня:
«Вы меня не ждите,
Шибко не грустите.
Путь на Запад
Труден и далёк!»
А сон мой, Таська, – в начале войны – кончался где-то на юге Европы. Длинный путь предстоит.
9.11.42
Самое приятное на фронте – водка, баня и табак! О первом говорить не приходится, ясно без слов. Второе – баня, но фронтовая баня – это вам не обычная баня. Она устраивается в блиндаже, топится «по-чёрному», когда «поддадут», то получается крепко. Даже в мороз приходится вылезать наружу и отпыхиваться минут 5, а затем снова на полок. Ну а табак, это на любителя. 8 ноября я имел все три удовольствия. Попарился, выпил, хотел письмо написать, но уснул. Под вчерашним впечатлением пишу сегодня.
Вообще, праздники прошли в мирной обстановке. Здесь наступает зима: речка замёрзла, но снега ещё нет. Наконец-то мы дождались сухой погоды, а ждали её с апреля. Всё лето и осень провели в непросыхающих лесах. Писать становится не о чем – опять будни войны. Я пишу много, когда события вертятся и нарастают, когда близко смерть, когда жизнь становится дороже и интересней. Вероятно, поэтому и мне мало пишут, регулярно пишут мама и Орлова.
Такие хорошие конверты мне дает Лукинов, и только для писем домой!
15.11.42
Таська, ты пишешь, что не получаете писем – очень жалко и обидно. Вновь их не напишешь, повторяться – не хочется. Я писал 25.10 и 1.11.42 года.
Сегодня выпал первый снег – хорошо!
Приятно, что Миколку начальство ценит и не отпускает на фронт. Правда, и здесь побывать необходимо, но для него это очень рискованно. Самое хорошее для его родителей то, что он на старом месте.
Тася, ты раньше писала о друзьях, а теперь перестала. Как Лёля, Леночка, Галинка? Напиши, мне всё о них очень интересно; ведь только эти маленькие строчки связывают меня с вашим миром. Напиши о городе, о театре, о кино, о дворе, о яблоках, о картошке. Прошло лето, а я не видел ни одного огурца, ни одного яблока. Таська, если писать редко, то можно писать о многом и интересно. Бывает, что и отсюда писать нечего, когда нет особенных впечатлений, которыми так богата война, письма получаются сухими и скучными.