Четыре с половиной
Шрифт:
Человек на своем председательском месте приостановил движение стакана ко рту.
— Сумеет, это они всегда распознают. Но, — он сделал глоток, погонял немного вино по рту и одобрительно кивнул ему вслед, — но маловероятно, что Олег был сердечником.
Глаза женщины не сумели скрыть — это ей не понравилось.
— Как вы это установили?
— Просто. В боковом кармане его сумки есть пакетик с лекарствами. Там у него аспирин, слабительное, флакончик с нафтизином, — он отчего-то приостановился, — укрепляющие капли для глаз. Вывод простой: Олег аккуратно собирался в дорогу,
Последние слова прозвучали с немножко вопросительной интонацией.
Женщине опять не понравилось — эта ли информация или что-то еще...
— Сергей Петрович, может быть, погуляем во дворике на свежем воздухе?
Она, не дожидаясь ответа, встала и будто потянула этим из кресла гостя.
Двое мужчин за столиком переглянулись, Аркадий с напряженной улыбкой поинтересовался:
— Это что за интим?
— Интим-интим, а ты, будь любезен, не переходи в мое отсутствие на крепкое.
Тот пошутил неуклюже вдогонку про несвободу брошенного женою мужа.
Гость, меж тем, встав у кресла и поджидая спутницу, сощурил глаза — то ли оттого что в их поле зрения попало нечто его удивившее, то ли не увиденное глазами, а угаданное мыслью, стало тому причиной — он даже слегка замешкался и последовал за женщиной с опозданием.
Солнце наружи уже разыгралось вовсю, и в зенитном своем стоянии обливала землю лучами, добросовестно выполняя надлежащую ей в это время работу.
— Славная погодка, — произнес человек, поднимая слегка к солнцу голову, — сейчас бы куда-нибудь на воду.
Женщина показала рукой в сторону дома:
— Есть бассейн.
— Нет, на большую куда-нибудь, в плесы.
Он улыбнулся вдаль, невидимому отсюда простору, и поймал в ее глазах понимание — им тоже хотелось куда-то на волю.
Это секундное общее между ними оборвалось, она отвела взгляд в сторону и заговорила.
Быстро, словами-ледышками:
— У меня очень нехорошее чувство, Сергей Петрович, чувство веревки, которой нас всех перевязали и вот-вот куда-то потянут. Тут надо не развязывать, а рассекать. Нужен простой, грубый, но эффективный ход. Нужно избавиться от трупа. Но очень надежно. Пусть подозревают потом, сколько хотят. — Она заговорила громче, опасаясь, что ее перебьют. — Пять миллионов вам, и по два миллиона ребятам. Я выделю из собственной доли. Очень простое объяснение — вчера вечером Олег связался с кем-то по телефону и уехал вскоре на подкатившей к воротам машине. Был пьян, на наши слова не реагировал. Ребята этой ночью закопают где-нибудь труп надежно — вы сами знаете, сколько таких, годами не найденных. Сергей Петрович, надо забыть обо всем и разрубить поганый узел, как Македонский когда-то. Надо, понимаете, надо!
Теперь на него снова смотрели большие, широко открытые ее глаза.
— Вы не верите, что я честно потом расплачусь?
— Верю.
Глаза указали на домик охранников.
— И они поверят.
Он тоже взглянул туда, на пороге появился белобрысый Макар и, заметив их, деликатно повернулся
Два миллиона? Да, они не поместятся в эту голову, а когда втиснутся все же туда, остальному просто не будет места. Хотя, что думать о чужой голове — его поезд уже мчится в туннель, и поболтавшись недолго, там скоро исчезнет и оставшийся хвостик.
— Нет трупа — нет факта. Что вы молчите, Сергей Петрович?
— Вспомнил вот Льва Толстого.
— С какой стати? — ее плечи почти негодующе дернулись.
— В молодости, стыдно признаться, до половины только «Войну и мир» прочитал. А в последние годы читаю Толстого, подряд всякое разное.
— В религию его обратились?
— А не было, сударыня, у него никакой религии. Зачем? Он ведь главные истины говорил: не лгать, и жить своим трудом. Пахать при этом вовсе необязательно. Понимаете, когда Толстого долго читаешь, появляется такое, даже зримое ощущение, что стоишь рядом и за его рубашку держишься.
Протестующая волна в ней, готовая взмыть, замедлилась вдруг, в глазах возникло мирное любопытство, и человек навстречу ему обрадованно заторопился:
— Две тысячи лет христианства — огромная работа лучших умов — догматы, диалектика, постижение высших смыслов — все это ради будущего Царствия Божьего. Зачем, когда царствие это в пяти минутах, в одном шаге — не лги и не бери чужого. Вот, — он указал рукой рядом на невидимую черту близко совсем от их ног, — не переступай. Разве для этого нужен распятый Христос?
Она тоже посмотрела туда.
— Предлагаете быть только по эту сторону?.. Ладно, снимаю свое предложение.
Человек даже чуть запыхался от быстрых слов и теперь перевел дыхание, а она, глядя на него, медленно произнесла:
— А еще Толстой говорил: «всякая фальшь есть повреждение жизни».
— Вот-вот. И раз уж мы вспомнили эту фразу, хочу вас кое о чем спросить.
— Спрашивайте.
— В те три, примерно, минуты, что вы с мужем провели вместе с Олегом...
— До прихода Владимира, — подсказала она.
— Да, до его прихода. Вы оба все время сидели вместе за столом?
Она подтвердила едва заметным кивком.
— Никто из вас двоих не вставал, не отходил, например, к бару?
Опять еле заметное, но уже отрицающее движенье. Но глаза блуждают слегка, будто не здесь.
— А непротивление злу насилием, Сергей Петрович, вы тоже воспринимаете?
— Что?.. А, нет не воспринимаю. Тут Толстой страдал крайней наивностью, распространенной впрочем, весьма.
— Какой именно?
— Не понимал, что зло существует как таковое.
— А оно существует?
— Конечно. Я встречал в своей практике людей лишь по внешности, а внутри, — он, вспоминая, удивленно приподнял плечи, — там, скорее всего, нет вот этого самого, что мы называем «внутри».
— Нет самого места для человека?
— Интересно вы сказали, сударыня.
Он собрался продолжить, но отвлек ровный негромкий звук, посторонний совсем.
Оба повернули головы и увидели за раздвигающимися воротами черный большой «Мерседес». Едва получив необходимое для себя пространство, автомобиль нетерпеливо двинулся внутрь.