Четыре сестры-королевы
Шрифт:
– А можно поспать между Pater Noster и Ave Maria или во время молитвы про себя? – спрашивает она.
Архиепископ останавливает на ней долгий взгляд – он не привык к вопросам женщин и не считает нужным ответить.
– Разве вы не этого хотели, Ваша Милость? – обращается он к Людовику. – Молитвенный ритуал до утра?
– Не волнуйтесь, моя невеста. – Голос Людовика звучит откуда-то издалека, словно король уже перенесся в сумрачный мир верований и покаяний. – Господь придаст нам сил в течение ночи.
Маргарита закрывает глаза, представляя кровать, как
– Белая Королева хочет, чтобы все хвалы при дворе адресовались ей, – рассмеялся Томас. – Не завидую я Марго.
В этот момент она и сама себе не завидовала. Если королева-мать обижается на комплименты невесте на свадьбе – что же будет, когда Маргариту увенчают короной? Тогда ей воздаст почести вся Франция. Не выспавшись толком, как она выдержит язвительные комментарии свекрови, ее колкости? Как же произвести на нее хорошее впечатление и добиться уважения? И еще она должна исполнять все желания Людовика. В конце концов, он ее муж – и к тому же король. Но даже королю не остановить потока ее отвлеченных мыслей во время молитвы.
Эта глупая усмешка на губах Бланки сегодня, когда ее сын Карл выхватил кусок мяса из рук Маргариты? А потом этот звереныш высунул язык и заявил, что она слишком маленькая и худенькая, чтобы быть королевой.
– Ты похожа на куклу моих сестер, только не такая хорошенькая, – заявил он во всеуслышанье. Бланка не произнесла ни слова, чтобы одернуть его, лишь прикрыла рукой улыбку.
Маргарита бы употребила свои руки по-другому – но пришлось не обращать на него внимания. Любая другая реакция только доставила бы ему еще больше радости, судя по опыту ее общения с Беатрисой. Но дочь графа и графини Прованса, даже такая избалованная, как Беатриса, конечно же, никогда не вела бы себя столь безобразно.
Молчаливо размышляя, она сочиняет письмо Элеоноре. «Манерами здесь не блещут. Я видела, как один вельможа высморкался в скатерть. Слышала, как фрейлины королевы-матери отпускали сальные шутки о моем муже и прачке. Это о собственном-то короле! И трубадурам не хватает изящества. Наши в Провансе поют эпические баллады о рыцарях и благородных поступках, а здешние поэты подлизываются к королеве-матери – она им улыбается и притворяется, что краснеет».
Постепенно в коленях появляется боль, затем покалывание, потом онемение. Голова опускается на грудь. Маргарита вздрагивает и возобновляет молитву:
– Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur Nomen tuum [23] .
Бланка проявила снисходительность к наглому Карлу, но раздраженно одернула девятилетнюю Изабеллу.
– Я выйду замуж за Христа, – сказала Маргарите девочка с искренним,
– Монастыри полны женами Спасителя, – отрезала Бланка. – А ты моя единственная дочка, и ты выйдешь замуж во благо Франции.
Улыбка Изабеллы выдала секрет ребенка, решившего все равно сделать по-своему.
23
Отец наш, который на небесах, да святится имя твое (лат.).
– Я слышала, ты любишь поэтов, – обратилась она к Маргарите. – Знаешь эту песенку?
Среди других я притворяюсь, что я такая, как всегда,Хотя весь день – как будто сгусток скуки…Она цитирует Арно! Будь Изабелла постарше, они бы подружились. И все же – кто еще при этом дворе подошел бы в друзья? Несмотря на всю любовь, излитую на нее во время брачной церемонии, жены знати держались на празднике высокомерно. Потому что она явилась с юга – деревенщина! – или потому, что скоро станет королевой? Возможно, за годы правления Бланки французы отвыкли от доброжелательных королев.
Без Эме ей было бы совсем одиноко. Теперь служанка осталась последней связью с Провансом. Вспомнилось, как они всей семьей музицировали. Маргарита играла на фиделе, отец бил в цимбалы, Элеонора в барабаны – мамины загадки за столом, ее хитрый взгляд, когда она давала подсказку, ее таинственная улыбка, когда Маргарита и Элеонора наперебой кричали отгадки, а Санча съежилась в углу, опасаясь, что спросят ее, – и потом зачастую именно она отгадывала верно. И охота – великое предприятие, с участием трех-четырех десятков мужчин и женщин и примерно стольких же собак. Аромат лаванды, вздымающийся из-под топочущих копыт; спелые абрикосы, персики и вишни на ветвях; прыгающие и вертящиеся собаки, рвущиеся с поводков. И вечные крики Элеоноры, когда она скакала впереди всех с луком, стремясь внести свою лепту в травлю оленя. Трубадуры и тробайрицы, все новые, прибывали ко двору, казалось, каждый день, принося с собой новые песни.
Я вижу алое и голубое,И все цвета в саду, в долине, в поле,И на рассвете, как и на закате,Сливается аккордом пенье птиц.Ей слышится эта песня, голос Прованса. Под аккомпанемент арфы и фидели звучат голоса папы и мамы, а они с Норой, взявшись за руки, танцуют, кружась все быстрее и быстрее, а потом, со смехом, в изнеможении падают на пол, и все внутри замирает от музыки и счастья…
– Маргарита. Маргарита!
Она открывает глаза. На нее хмуро смотрит Людовик.
– Что, молитвы закончились? – спрашивает она.
Он отводит глаза, словно ему неловко ее видеть:
– Вы заснули. Завтра вы должны признаться в этом грехе.
– Я боялась, что так и случится, – смеется она. – Извините меня.
Маргарита встряхивает головой, но музыка продолжает убаюкивать.
– Не моего прощения вам должно искать, а Божьего.
Уже и спать, что ли, грешно?
– Я попрошу. Однако сейчас я должна лечь спать. Путь из Прованса был очень долог. – У Людовика отвисает челюсть. – Впрочем… Не хочу вас расстраивать.