Четыре сестры-королевы
Шрифт:
– Какой сюрприз увидеть тебя здесь, доченька, – гнусавит Бланка, словно зажала себе нос. – Надоело играть с Изабеллой?
– Я только что была у несчастной больной девочки, утешала ее. Она не видела свою маму несколько дней. Вы найдете ее в постели, она плачет и зовет вас.
Все взгляды обращаются к Бланке, которая так покраснела, что это стало видно у краев ее белой маски. Как она, конечно, знает, Изабелла слегла с болями в животе. Несколько дней назад девочка попросила у мамы денег на милостыню бедным, но та не пошла ей
– Навещу ее в свое время, – говорит Бланка.
– Она совсем больная. И говорит, что только вы можете ее вылечить, – настаивает Маргарита.
– Пожалуйста, мама, не принуждай себя оставаться с нами, – вмешивается Людовик.
– А уважение к гостю? – Она улыбается императору, который потупился, как робкий возлюбленный. – Я хочу услышать его просьбу.
– Но ты хорошо обучила нас. Мы, конечно же, сами сможем решить это дело.
– Да, мама, я пришла, чтобы король со мной советовался. – Маргарита протягивает руку мужу и страстно сжимает его ладонь.
Побежденная, Бланка встает. От ее холодного взгляда у Маргариты волоски на руке встают дыбом. Император кланяется, когда Бланка, шурша юбкой, сходит с возвышения. Затем обращается к Людовику:
– Если эти вещи попадут к венецианцам – кто знает, что с ними станет. Тамошние торговцы думают только о деньгах и без колебаний продадут их за хорошие деньги – хотя они и попали к нам от еврея.
Людовик бледнеет:
– Боже, прости нас, если мы позволили такой ценности исчезнуть. Какой-то еврей приобрел святые реликвии Христа! Один из тех, кто послал нашего Спасителя на смерть? Они уничтожат эти свидетельства своего греха.
– Реликвии Христа! – у Маргариты захватывает дыхание. – Какие именно?
Император выдерживает паузу и осматривается, словно боясь, что кто-то подслушает:
– Терновый венец.
Людовик осеняет себя крестом.
– Но почему вы продаете то, что поистине бесценно? – спрашивает Маргарита.
– Римская империя в руинах. Так много было осад и захватов. Константинополь – вот все, что от нее осталось. Мой отец потерял много земель.
Пытаясь силой вернуть утраченные территории, император сильно задолжал Венеции. Залогом же стал Терновый венец.
– Венецианский дож продаст венец, если я не выкуплю его в самое ближайшее время. Ужас! После моих ночных молитв Господь направил меня обратиться к вам.
– Хвала Богу за такую возможность! Он промыслил озарить славой Францию. – Глаза Людовика засияли. – Мы не можем обмануть его ожидания.
– Сколько это будет стоить? – спрашивает Маргарита.
Людовик хмурится:
– Такова воля Господа. Франции суждено владеть этой реликвией.
– Если так, то зачем платить? Раз она так или иначе достанется нам, что бы мы ни делали?
– Быть по сему! – Король ударяет кулаком по подлокотнику трона, глядя на супругу. – Франция заплатит нужную цену
– Премного благодарен, Ваша Милость. – Губы императора сводит, когда он кланяется. – Христианский мир в долгу перед вами.
Когда Балдуин удаляется в свои покои, Маргарита поворачивается к Людовику:
– Почему ты не поинтересовался ценой? Кто знает, за сколько император заложил этот венец.
– Тебе не следовало вмешиваться. Это важнее денег.
– Но откуда ты знаешь, что реликвия настоящая? Кто угодно мог сплести такой венец – якобы Христа.
– Сначала ты споришь со мной в присутствии императора, а теперь обсуждаешь мое решение?
Его громкий голос привлекает взгляды всех присутствующих в зале – стражи, слуг и тех, кто ждет своей очереди подать прошение королю и королеве.
– Ты всего лишь ребенок из деревни, – продолжает он, – без знаний и опыта в таких делах.
К ее лицу приливает кровь.
– Я обсуждала лишь требование нашего просителя, который правит империей, остро нуждающейся в деньгах. Будь здесь твоя мать, она бы высказала ту же озабоченность.
– Ты не моя мать. – Его губы дрожат. – Ты совсем на нее не похожа.
– Весьма об этом сожалею. – Маргарита встает и разглаживает юбку. – Иначе я могла бы уже носить твоего ребенка. – Она сходит с возвышения и покидает зал, не оглядываясь на мужа.
Кубок дрожит у нее в руке. Ей очень хочется швырнуть его в стену, хотя бы ради шума. Но вместо этого приходится сидеть за столом и строчить Элеоноре письмо, которое не будет отправлено. Никто здесь не доставит его, не прочитав.
«Никогда я не чувствовала себя такой одинокой».
Три года она прожила в изоляции. Ни одного друга при дворе; все, включая фрейлин, доносят Бланке.
«Мне не с кем поговорить, не с кем посмеяться».
Если бы королева-мать тогда, в Фонтенбло, не отослала всех ее спутников! Маргарита тоскует по Эме, по своим дядюшкам и родителям в Провансе, скучает по спорам за столом, которые так много давали ей в детстве. Без сомнения, там ей было чему поучиться, не то что здесь, где Бланка не допускает ее к ежедневным обсуждениям в своих покоях, а Людовик выговаривает за то, что она высказывает собственное мнение.
«Людовик как призрак; иногда кажется, что он меня даже не видит, а когда я жалуюсь, всем своим видом дает понять, что предпочел бы меня не слышать».
Презрение его матери к Маргарите начинает сказываться и на нем. Сегодня это стало ясно. Только рождением ему сына можно добиться его уважения.
«Мне нужно найти друга при этом дворе – чтобы не сойти с ума, но и ради безопасности. Мне нужен кто-то, кто поможет мне решить столь сложную задачу по рождению мужу наследника».