Четыре сестры-королевы
Шрифт:
Когда повар уходит, служанка цокает языком и бормочет:
– Присматривать за кухней – не дело для королевы.
Элеонора смеется:
– А какое дело ты бы мне дала? У нас почти не осталось слуг.
– Я только думаю, что королю… – Маргарита скорее закрывает рот.
Элеонора догадывается, что она хотела сказать: королю надо было позаботиться об этих делах, пока его супруга полностью не оправилась. Но Генрих сейчас не может думать ни о ком и ни о чем, кроме своего унижения. Задача Элеоноры была бы легче, не уволь ее кузен столько слуг. Но все равно их нельзя было оставить. Даже когда Элеонора
– Ненавижу английское правление так же страстно, как и все гасконцы, – сказал он ей позже, разлаживая свой зеленый шелковый камзол и расправляя усы, – но мы одна семья. В наших жилах течет одна кровь.
Потом он вызвал к ней самого известного в Бордо лекаря и нашел ребенку кормилицу. Когда Гастон уходил, Элеонора пообещала ему никогда не забывать о том, что он для нее сделал.
– Может быть, когда-нибудь я напомню об этом обе-щании, – ответил он.
Элеонора – как и подобает, в короне – явилась к Генриху в его покои. Он, сгорбившись, словно его спина надломилась, сидит на кровати, вытирая слезы. Ричард и дядя Питер отводят глаза, а Симон меряет шагами комнату.
– Если бы не ты, брат, я мог бы быть сейчас в оковах или даже убит. – Монотонный голос Генриха напоминает Элеоноре шум зимнего ветра.
– Вам нужно винить лишь самого себя, – говорит Симон. – Послушай вы меня – и мы могли бы победить.
– С тремя сотнями солдат? У французов были тысячи, – возражает Ричард.
– Но разве граф Ла-Марша не привел подкрепление? – Элеонора садится на кровать рядом с мужем.
– В письме он обещал войска из Ангулема, Пуату и даже из Гаскони. – Голос Генриха по-старчески дребезжит. – А теперь это отрицает. Говорит, что не писал никакого письма.
– Я говорил вам, что на него нельзя полагаться. – Симон перестает шагать и смотрит на короля. – До того Гуго Лузиньянский восстал против короля Людовика и потерпел сокрушительное поражение.
– Как мы теперь.
Все затихают, обдумывая неудачу. Генрих спорил со своими баронами, восстанавливал их против себя и вытягивал деньги у евреев, тратя средства, которые могли понадобиться на другие нужды. Они преодолели страшную бурю на море. Королева едва не умерла в родах на чужбине, окруженная врагами. И все напрасно.
– Вы должны были послушать меня и собрать больше войск, – говорит Симон. – Но вы предпочли фальшивые обещания лживой женщины.
– Мы не знаем… – начинает Генрих, но Симон сардоническим смехом не дает ему договорить:
– Вы бы знали, если бы открыли глаза. Это письмо составила Изабелла Ангулемская и подписалась именем мужа. Именно ее надо винить в нашем провале, ее коварство, ее интриги…
– Хватит! – К Генриху вернулся его рык. – Как ты смеешь позорить мою мать?
– А как вы смеете позорить ваше королевство? Надо было слушать меня. Мой отец был великий воин, а вы – вы просто еще один простофиля. Вроде Карла Простоватого.
Генрих встает и поднимает кулаки:
– За
– За правду? Простите, я забыл, что вы предпочитаете ложь.
– Вон с глаз моих. – На глазах Генриха выступают слезы. – Вон, сейчас же! Или лишишься языка. Из-мена!
На его крик сбегаются стражники и уводят побагровевшего Симона.
– Граф Лестер сейчас обвинил меня в слабости и простоватости. – Голос Генриха срывается. – Но он никогда не встречался с моей матерью. Он ее не знает.
– Она хитра, – говорит Ричард. – Вполне могла написать письма, чтобы позвать нас сюда. Мы не первые, кого она обманула. Таковы женщины.
Элеонора старается помалкивать, а то бы бросилась на защиту королевы Изабеллы. Кто, будь то мужчина или женщина, не сделал бы того же самого – или больше – ради сына? Без земель, без денег мужчина – ничто.
Почему, задается вопросом она, Гуго Лузиньянский бросил вызов французам, не имея достаточных сил?
– Ты же писал ему, Генрих, о своих трудностях с набором войска.
– Он и Пьер Бретонский собрали большую армию, – объясняет Ричард, – но Пьер сам домогается трона. Он не знал, что позвали английского короля. А когда узнал, что идем мы, то ушел и забрал с собой большую часть войска.
– Когда мы в море молились за наши жизни, Гуго и моя мать уже присягали в верности королю Людовику, – говорит Генрих. Он снова оседает на кровать, закрыв лицо руками. – Когда мы подошли к Тайбуру, французы поджидали нас.
– Ужасно! – Элеонора берет его за руку, и он слабо сжимает ее ладонь. На его глазах слезы. – Как вам удалось выбраться?
– Милостью Божьей и талантами моего брата.
– Французское войско возглавляли те люди, которых я вызволил из плена в Утремере, – объясняет Ричард. – Они позволили нам ускользнуть.
Генрих отбирает у Элеоноры свою руку:
– Если бы не Ричард, ты могла бы остаться вдовой.
Элеонора сомневается в этом; наверняка французский король не убил бы его, а взял выкуп. Но она не отрицает важности сделанного Ричардом.
– Как нам отплатит за это? – спрашивает она деверя; он несомненно придумает как.
Ричард улыбается:
– Брат уже дал мне более чем достаточно.
– Вот как? – улыбается Элеонора, зная, с какой легкостью брат вытягивает у Генриха подарки. – Что ты отдал ему, Генрих? Надеюсь, не нашего первенца? – Она поддерживает шутливый тон.
– Ничего особенного, – отвечает король. – На самом деле пустяк за такую огромную услугу.
– Скромничаешь, – говорит Ричард. – Гасконь – не такой уж пустяк.
– Мне не удалось вернуть тебе Пуату. Гасконь – просто компенсация.
– Гасконь? – У Элеоноры замирает сердце. – Которая принадлежит Эдуарду?
Генрих посмеивается и похлопывает ее по руке:
– Эдуарду достанется вся Англия. Зачем ему Гасконь?
Элеонора может дать много ответов на этот вопрос: чтобы получать гасконские доходы, когда бароны ответят «нет» на требования короля. И чтобы Эдуард получал доходы, пока не станет королем. А если королевская семья выпустит Гасконь из своих рук, ее уже не вернешь. Еще Гасконь нужна потому, что чем больше земель и титулов будет иметь Эдуард, тем более выгодный брак можно будет ему устроить. А Ричард и так богаче всех в Англии.