Четыре сестры-королевы
Шрифт:
– Спустить две спасательные шлюпки, – командует Людовик.
Он сошел с ума? Две шлюпки не подберут всех тех, кто барахтается в море, взывая о помощи.
– Спасать капитанов и сарацинскую знать, прочих оставлять Богу, – велит он матросам в шлюпках.
Маргарита хочет спорить, вмешаться ради спасения остальных, но помалкивает. Если она оказалась вместе с Людовиком здесь, в Утремере, не следует публично оспаривать его решения.
К ней на палубе присоединяется Беатриса, но Маргарита ничего не говорит. Она уже спрашивала сестру о своем приданом и получила отказ – в очередной раз.
– Я
Теперь Маргарита решила ее не замечать. Зачем слушать Беатрису, когда та глуха к ее просьбам?
Однако Беатрису ничто не может удержать от разговоров. Она растягивает слова:
– Разве не захватывающее начало похода?
Маргарита отворачивается и смотрит, как рыцари затаскивают одетых в шелка сарацин в лодки и бьют по головам и рукам веслами остальных, цепляющихся за борта. Брызжет кровь. Закатываются глаза. Рыцари хохочут. Маргарита перегибается через борт, и ее тошнит желчью из пустого желудка в мертвенно-темное море. Беатриса кладет руку ей на спину; Маргарита отшатывается, отплевываясь и вытирая рот платком.
– Надеюсь, у тебя морская, а не сердечная болезнь, о королева, – говорит Беатриса. – Мы пришли покорить этих людей, а не подружиться с ними.
Французы поднимаются по лестницам из шлюпок на палубу, толкая перед собой пленных. Маргарита придвигается поближе, чтобы лучше рассмотреть этих варваров, дикарей, чуть ли не ожидая увидеть рога или раздвоенные языки, но это просто испуганные люди в мокрой одежде. Карл и Роберт связывают им руки и заталкивают в трюм. Один из пленников кричит что-то на мелодичном сарацинском языке. Матрос отвечает ему также по-сарацински. Маргарита просит перевести.
– Он говорит, что его суда вышли поприветствовать нас, а не сражаться.
– Похоже, они не вооружены.
– Хитрость, госпожа. Они прячут ятаганы и кинжалы под одеждой. Или повыбрасывали их в море, чтобы не утонуть. Якобы только хотели узнать, зачем мы приплыли. Ха-ха! Полагаю, теперь знают.
Мимо проходит Роберт, на его лице гримаса жестокости. Маргарита касается его руки. Он оборачивается, но его глаза не видят ее.
– Что вы с ними сделаете?
Роберт хлопает глазами, словно она тоже говорит по-сарацински.
– Людовик хочет допросить их, вот и все. А потом мы посадим их на цепь в трюме. Если они заговорят, их оставят там в покое.
– А если нет?
– Плеть с колючками любому развяжет язык, – замечает проходящий мимо Карл.
– Карл, ты видел, что четвертый сарацинский корабль спасся от огня? – спрашивает Беатриса. – Они вернутся в Дамьетту.
– И хорошо! Пусть расскажут соседям, что прибыли могучие французы.
Некоторые из проходящих сарацин полными ненависти глазами поглядывают на ее грудь и тело. Маргарита пятится, прижав руки к груди, а Беатриса шагает вперед и бьет сарацина по лицу:
– Проявляй почтение к нашей королеве.
Пленник смеется и плюет ей на туфлю.
– Чертовы язычники – простите, госпожа, – говорит матрос. – Мусульмане не любят женщин; только то, что у них между ног. Будьте осторожны, когда сойдете на берег. Куда бы ни пошли, берите с собой мужчину. В сарацинской религии
Крики из трюма преследуют Маргариту до ее каюты, где она ложится на койку и накрывает подушкой голову. Все они язычники, напоминает она себе, но разве не то же самое говорили про катаров, которых она знала как добрых и благородных людей? «Господи, зачем ты послал меня сюда смотреть на эти зверства?!» Но не Бог посадил ее на корабль. За это можно поблагодарить Бланку.
Ей, Маргарите, достало ловкости удалить свекровь из дворца своими угрозами. Какими счастливыми были годы при дворе без этого горгульего лица, вечно обращенного к ней, без ее презрительных замечаний. В результате же все вышло не совсем так, как она надеялась. Вместо того чтобы пригласить ее править вместе с ним, Людовик перевез двор в Бланкин замок и стал избегать Маргариты. Но по крайней мере ее дети были ограждены от тлетворного влияния своей бабки.
Какой наивностью было думать, что она сможет одержать верх над свекровью! Бланка не исчезла, а только ждала своего часа. Пока Людовик собирался в поход на Утремер, Маргарита готовилась править Францией вместо него – но обнаружила, всего за несколько недель до его отправления, что у Бланки были другие мысли на этот счет.
– Почему бы вам не взять с собой жен и не поощрить рыцарей сделать так же? – сказала она Людовику и Карлу. – Ваши солдаты, может быть, тогда не будут так рваться домой до выполнения своей миссии.
Теперь, через восемь месяцев, по дому тоскует Маргарита. Только сон служит ей убежищем от страшных воплей из трюма, где проходят допросы. И еще тишина, которая будит ее и снова выводит на палубу. Из трюма появляются Людовик, Роберт, Карл и папский легат, у всех мрачные лица – кроме Роберта, который ухмыляется, словно только что развлекался самым изысканным образом.
Беатриса спешит к Карлу, а Людовик говорит с капитаном корабля, который посылает мальчика в «воронье гнездо» на стеньге [44] . По сигналу его трубы окружающие корабли сбиваются в кучу, рыцари и знать высыпают на палубы. Маргарита стоит у двери своей каюты, глядя на забрызганный кровью камзол мужа.
– Друзья и сторонники, – кричит Людовик, – нас не одолеть, если мы все вместе. Воля всевышнего привела нас сюда. Проявим нашу благодарность, подождав с высадкой до Троицы, каковы бы ни были вражеские силы.
44
Анахронизм: «воронье гнездо» (бочка на мачте для наблюдателя) было изобретено в начале XIX в.
Радостные возгласы и одобрительный свист смешиваются с ропотом:
– До Троицы?
– До Троицы еще больше недели. Пока мы здесь мешкаем, сарацины подготовятся к сражению.
Из любви к Господу! Она способна на что-нибудь, кроме критики? Маргарита чувствует, что вынуждена защищать Людовика.
– Как мы можем вдохновить других нашей верой, если сами не соблюдаем наших святых праздников?
– Я думала, мы пришли убивать мусульман, а не обращать их в свою веру, – отвечает сестра.