Четыре сезона
Шрифт:
– О чем хотите, – повторил Тодд. – Мне правда без разницы.
– Ты явно не в настроении. – Дюссандер постоял в раздумье и направился к двери, что вела в погреб. Шерстяные носки шаркали по линолеуму. – Расскажу-ка я тебе, пожалуй, историю про старика, который боялся.
Он открыл дверь в погреб. К Тодду была обращена его спина. Тодд неслышно встал.
– Старик боялся одного мальчика, – продолжал Дюссандер, – ставшего, в каком-то смысле, его другом. Смышленый был мальчик. Мама про него говорила «способный ученик», и старику уже представилась возможность убедиться в том, какой он способный… хотя и в
Пока Дюссандер возился с выключателем устаревшего образца, Тодд приближался сзади, бесшумно скользя по линолеуму, избегая мест, где могла скрипнуть половица. Он знал эту кухню, как свою собственную. Если не лучше.
– Поначалу мальчик не был его другом. – Дюссандер кое-как одержал верх над выключателем и с осторожностью алкоголика со стажем спустился на одну ступеньку. – И старик поначалу сильно недолюбливал мальчика. Но постепенно… постепенно он стал находить определенное удовольствие в его компании, хотя до любви тут еще было далеко. – Держась рукой за поручень, он высматривал что-то на полке. Тодд уже стоял сзади, по-прежнему сохраняя спокойствие, – пожалуй, в эти секунды правильнее было бы сказать: ледяное спокойствие, – и мысленно прикидывал, как он его сейчас изо всех сил толкнет в спину. Впрочем, стоило дождаться момента, когда тот наклонится вперед.
– Старик находил удовольствие в его компании, и объяснялось это, вероятно, чувством равенства, – вслух рассуждал Дюссандер. – Видишь ли, жизнь одного была в руках другого. Каждый мог выдать чужой секрет. Но со временем… со временем старик все больше убеждался в том, что ситуация меняется. Да-да. Ситуация выходила из-под его контроля, все уже зависело от мальчика – от его отчаяния… или сообразительности. И однажды, среди долгой бессонной ночи, старик подумал о том, что неплохо было бы чем-то поприжать мальчика. Для собственной безопасности.
Дюссандер отпустил поручень и весь подался вперед, но Тодд не шелохнулся. Лед спокойствия таял в его жилах, и уже накатывала горячая волна растерянности и гнева. Между тем Дюссандер нашел то, что искал, и в этот момент Тодд с омерзением подумал: ну и запах… более зловонного подвала, наверно, не бывает. Пахло мертвечиной.
– И тогда старик слез с кровати – что значит сон для старого человека? – и примостился за тесной конторкой. Он сидел и думал о том, как он хитро вовлек мальчика в свои преступления, за которые мальчик грозил ему, старику, расправой. Он сидел и думал о том, какие усилия, почти нечеловеческие, пришлось мальчику приложить, чтобы выправить положение в школе. И что теперь, когда он его выправил, старик для него – ненужная обуза. Смерть старика принесла бы ему желанное освобождение.
Дюссандер обернулся, держа за горлышко бутылку старого виски.
– Я все слышал, – сказал он миролюбиво. – Как отодвинул стул, как поднялся. У тебя, ты знаешь, не получается ходить совершенно бесшумно. ПОКА не получается.
Тодд молчал.
– Итак! – Дюссандер поднялся на ступеньку и плотно прикрыл за собой дверь в погреб. – Старик все написал. От первого до последнего слова. К тому времени почти рассвело, ныли пальцы, сведенные проклятым артритом, и все же впервые за многие недели он чувствовал себя хорошо. Он чувствовал себя – в безопасности. Старик снова лег в кровать и спал до полудня. Еще немного, и он проспал бы свою любимую
– На следующий день старик надел свой лучший костюм и отправился в банк, где лежали его скромные сбережения. Банковский служащий внес полную ясность. Старик забронировал камеру в сейфе. Старику объяснили, что один ключ будет у него, другой в банке. Чтобы открыть камеру, понадобятся оба ключа. Воспользоваться ЕГО ключом можно будет лишь с его собственного письменного разрешения, заверенного у нотариуса. За одним исключением. – Дюссандер беззубо улыбнулся Тодду, чье лицо сейчас напоминало гипсовую маску. – Исключение – это смерть вкладчика. – Продолжая улыбаться, Дюссандер сложил перочинный нож и сунул в карман халата, после чего отвинтил на бутылке колпачок и плеснул в кружку порцию виски.
– Что тогда? – спросил Тодд охрипшим голосом.
– Тогда камеру откроют в присутствии банковского служащего и представителя налоговой инспекции. Сделают опись содержимого. В данном случае – один-единственный документ на двенадцати страницах. Обложению налогом не подлежит… хотя интерес безусловно представляет.
Пальцы мальчика сами сплелись намертво.
– Это невозможно, – произнес он с интонацией человека, на чьих глазах другой человек разгуливает по потолку, – вы… вы не могли это сделать.
– Мой мальчик, – участливо сказал Дюссандер, – я это сделал.
– А как же… я… вы… – И вдруг отчаянное: – Вы же СТАРЫЙ! Старый, неужели непонятно?! Вы можете умереть! В любую минуту!
Дюссандер поднялся. Он вытащил из шкафчика детский стаканчик. В таких когда-то продавали желе. На стаканчике – хоровод мультяшек, знакомых Тодду с детства. Тодд смотрел, как Дюссандер, словно священнодействуя, протирал стаканчик полотенцем. Как поставил перед ним. Как налил символическую дозу.
– Зачем это? – процедил Тодд. – Я не пью. Нашли себе собутыльника.
– Возьми. Есть повод, мой мальчик. Сегодня ты выпьешь.
Тодд, после долгой паузы, поднял стаканчик. Дюссандер весело чокнулся с ним своей грошовой керамической кружкой.
– Мой тост – за долгую жизнь! Твою и мою! Prosit! – Он осушил кружку одним залпом… и захохотал. Он раскачивался в кресле, топоча ногами в шерстяных носочках по линолеуму, и хохотал, хохотал – диковинный стервятник, утопающий в домашнем халате.
– Ненавижу, – прошептал Тодд.
И тут со стариком начался форменный припадок: он кашлял, хохотал, давился – все разом. Лицо сделалось багровым. В испуге Тодд вскочил и принялся стучать его по спине.
– Prosit, – повторил Дюссандер, прокашлявшись. – Да ты выпей. Хуже не будет.
Тодд последовал совету. Жидкость, напоминающая микстуру от кашля в ее худшем варианте, обожгла ему все внутри.
– И эту мерзость вы пьете?! – Его даже передернуло. Он поставил стаканчик. – Может, хватит, а? Заодно бы и курить бросили.
– Какая трогательная забота о моем здоровье. – Из кармана, в котором исчез складной нож, Дюссандер достал мятую пачку сигарет. – А я, мой мальчик, о твоем беспокоюсь. Как ни открою газеты – «Велосипедист сбит на оживленном перекрестке». Брось ты это дело. Ходи пешком. Или, как я, – автобусом.