Четыре Ступени
Шрифт:
– Вот именно, что педагог!
– весело отозвалась Панкратова.
– И понимаю, как их учить надо. Ну, заставишь ты его пройтись по струночке. Ну, накажешь. Так он у тебя за спиной всё равно будет мимо ведра мусор швырять. А надо, чтобы он всегда туда попадал. И не только он.
– Да, надо, - согласилась Галина Ивановна.
– Но не такими же методами!
Голос её звучал раздражённо. От сдержанной корректности не осталось и следа.
– А какими? Какими?
– взвилась Панкратова.
– Ты считаешь, в данном случае уместно?
– Вполне уместно.
– А ты не помнишь, кто сказал, что наказание воспитывает раба?
Наступила пауза сродни мхатовской. Светлана оторвала взгляд от шкафов с разнообразными книгами, папками, тетрадями, перевела его на спорщиц. Галина Ивановна выглядела сердитой, надутой. У Светланы неприятно
– Ты предлагаешь вообще не наказывать? Не у Макаренко ли твоего любимого был лозунг “раз плюнешь, три дня моешь”?
– Я?
– изумилась Панкратова. Она подошла ближе к завучу.
– Да я сейчас наказала этого Переверзева, как тебе и не снилось. Если бы он у тебя три дня коридор подметал, как минимум половина школы ему бы сочувствовала. У Макаренко, между прочим, другие условия были. Надо же понимать. А у меня теперь те же полшколы будут бояться мимо бачка у всех на глазах попасть. Да и в полном одиночестве тоже. Никому не хочется мазилой быть.
Нечто разумное в доводах Панкратовой, безусловно, присутствовало. Светлане не хотелось этого признавать. Не по сердцу пришлась Людмила Семёновна. Вся какая-то… развинченная, разболтанная. То ли дело Галина Ивановна? Ей неудержимо тянуло подражать.
Домой Светлана шла с головой, гудящей от впечатлений, точно пчелиный рой. Учебники, методические пособия, поурочные планирования тащила в руках. Не додумалась взять с собой на собеседование хозяйственную сумку. Шла ведь на работу устраиваться, трудовую книжку отнести, диплом представить, заявление написать. Возвращалась же, как из книжного магазина в удачный день, нагруженная книгами. Хорошо, что родители на работе были. Охнули бы, в ужас пришли. Они так же, как и Светлана, слабо представляли себе обязанности учителя. В честь первого трудового дня дочери на новом поприще они, вернувшись с работы, устроили торжественный ужин, подарочек вручили. Светлана улыбалась, изображала довольного жизнью человека. Если бы только мама с папой знали, какие именно мысли бродили в её голове, какие чувства тяготили сердце. Самостоятельная жизнь. Хм. Она вообще-то возможна, самостоятельная? Нет, не для всех. Для Светланы. Иметь свой дом, хорошую работу, немного друзей. Впрочем, много друзей быть не может. Если это, конечно, друзья, а не приятели. Ещё любимого человека встретить, детей нарожать. Нет, вот мужа как раз не надо. Одного опыта надолго хватило. И всё почему? От принципов своих отступилась. Хотела рыцаря без страха и упрёка? Вот и надо было ждать такого рыцаря. Или самой искать. Нет же, потянулась к яркой погремушке. Думала, её избранник - личность незаурядная. А ему лишь бы повыше взойти. И не важно, по чьим головам. Первая жена, маленький сын, вторая жена, лучшие друзья… Для него, впрочем, лучшими друзьями всегда были нужные люди. И он далеко пойдёт. Обязательно. Через несколько лет так высоко заберётся, что побоится вниз случайно взглянуть во избежание головокружения. Нет, мужа не надо. Любимого человека тоже. Но ведь тогда и детей не будет? Н-да. Детей будет сколько угодно. Правда, чужие дети, не свои. Но чем они хуже? Страшновато завтра на работу выходить. Как-то её примут?
*
Светлана думала, что ей всё уже рассказали про её обязанности. Их количество ужасало. В действительности обязанностей оказалось больше. Но бояться
Ей сразу дали седьмые классы. Панкратова перед уроком проинструктировала тщательно, что и как говорить, как себя правильно держать. Проверила её конспект. Дружески хлопнула по плечу:
– Вперёд, Аркадьевна, на мины. Не трусь!
Простота, хамоватость Людмилы Семёновны, Люськи, как называла её иногда Галина Ивановна, возмутили Светлану. Она замялась у открытого кабинета, где уже сидел, ждал первый её класс. Хотела сказать Панкратовой о своей нелюбви к панибратству. Но пока соображала, как лучше и вежливей высказаться, Панкратова поняла её по-своему.
– Не тушуйся!
– и впихнула в кабинет. Сожгла мосты.
Светлана вздохнула и прошла к учительскому столу. Поздоровалась. Ей ответили вразнобой, недружным хором. Ученики сидели в небрежных позах, с любопытством её рассматривали. Галина Ивановна говорила, что гайки нужно закручивать сразу, иначе на шею сядут - не сгонишь. Строгость и контроль. Контроль и строгость. Вспомнились внезапно свои школьные дни. И Светлана, сама от себя не ожидая, вежливо, но холодно поинтересовалась у класса:
– Разве в вашем классе не принято вставать, когда входит учитель?
– Ого!
– пробормотал кто-то.
Тон, избранный Светланой, оказался правильным. Ребята зашумели, задвигали стульями, поднимаясь. Встали за партами.
– Выйдите из-за парт, - ледяным голосом посоветовала она. Дождалась результата. Невольно поморщилась. Какие дети корявые, сутулые. Некоторые прямо стоять не могут, на парту опираются.
– А что это вы все набок заваливаетесь? Стоять прямо не можете? Подпорка нужна?
Ученики начали неохотно выпрямляться.
– Здравствуйте, - ещё раз поздоровалась с классом Светлана.
– Садитесь.
С шумом и грохотом дети занимали свои места. Ничего, она научит их делать это бесшумно. Сейчас же надо представиться.
– Меня зовут Кравцова Светлана Аркадьевна. Я буду преподавать у вас английский язык.
Светлане и самой понравилось, как она произнесла первые фразы. И она уже собралась объявить тему урока, как вдруг распахнулась дверь. Распахнулась с треском. Было полное ощущение, что её пнули ногой. Светлана глянула в ту сторону и обмерла. На пороге стоял подросток, каких часто можно встретить на вокзале, на рынке, возле станций метро. Натуральный беспризорник. В обтёрханной курточке, замызганных джинсах, драных кроссовках. Из-под неприглядной кепчонки на сто лет немытое лицо сальными прядями свисали чёрные волосы. Ужас какой! В уголке кривящегося рта у этого ужаса дымился окурок. Что передумала за кратчайший миг Светлана, трудно вообразить. Класс затих. Насторожился. Почему-то Светлане померещилось, что это не первый такой случай. Седьмой “А”, сидевший сейчас за партами, уже не раз видел похожие представления. И теперь ждал развития действия, заодно чутко присматриваясь, как поведёт себя новый учитель, не даст ли слабину. Что нужно сказать или сделать, она не знала. Её не предупредили о вероятности подобных эксцессов. Необходимо было найти верное решение даже не за тридцать секунд, как в КВНе, а моментально. Решение, тем не менее, не находилось. Спас её, как ни странно, сам малолетний бомж. Он раскрыл рот и вопросил:
– О! Чё? Урок будет? Ну, вы даёте. А где тётя Люся?
Обращался он к классу. Все молчали, насмешливо стреляя глазами в Светлану. Она же, как загипнотизированная, смотрела на окурок и ждала, что вот сейчас он упадёт на пол. Окурок не падал. Он словно приклеился к нижней губе подростка и лишь слегка подпрыгивал в такт словам.
– Ну, чё, не ждали?
– наконец произнёс последователь Гавроша, адресуясь к Светлане.
– А это я собственной персоной.
– А вы, собственно, кто?
– ожила Светлана, автоматически обращаясь к нему на “вы”.
Теперь остолбенел подросток. Было заметно по его лицу, как мучительно он соображает, пытается оценить ситуацию. То ли его поразило обращение на “вы”, то ли факт, что его персона, оказывается, не всем известна. Наконец он сглотнул слюну. Ответил обиженно:
– Олег я. Золочевский.
Ни про какого Золочевского Светлане пока не говорили. Про некоего Тарасова говорили, про Козырева, про Орлова и Кислого, но не про Золочевского. Она улыбнулась ему, решив быть предельно вежливой, и доброжелательно сказала: