Четыре Ступени
Шрифт:
Из “бардачка” на божий свет явились пузатый графин с водкой и две вместительные рюмки. Ого!
– удивилась про себя Светлана. Раньше графин под горячительные напитки в небогатом хозяйстве Дрона обнаружить не удавалось. И склонности к некоторому барству за Юркой так же не числилось. Что-то изменилось в друге, а она, бестолковая, прозевала. Как иногда невнимательны мы бываем к ближнему своему, сосредотачиваясь на себе, драгоценном. Теряем способность хорошо видеть окружающих. Взять, к примеру, графин. Казалось бы, мелочь. Но ведь порой незначительные мелочи - самый яркий показатель внутренних перемен в человеке.
Светлана обдумывала увиденное. Дрон же тем временем надолго застрял перед раскрытым холодильником. Энергично трепал лохматый затылок. Холодильник демонстрировал ему почти пустые полки. В небольших полиэтиленовых пакетиках лежали кусок отдававшей в зелень варёной колбасы, несколько ломтиков подсохшего сыра, сморщенный огурец. И более ничего. Светлана имела удовольствие обозреть нерадостную картину, когда подошла к Юрке, поднялась на цыпочки и заглянула в нутро холодильника через дроновское плечо. Жаль, свистеть не умела. Страшно захотелось присвистнуть.
– Я сбегаю в магазин. Где у вас тут круглосуточный?
– она не собиралась сейчас по давно установившейся привычке читать занудливую лекцию, воспитывать Дрона. Бесполезно. И всё же Дрон струхнул. Начал жалко оправдываться:
– Чёрт, Светка, я думал, что успел закупиться. Мне казалось. Да не смотри ты на меня так. Правда, ей-богу. Собирался ведь в магазин, точно помню. Список составил, что взять. Вот, вот видишь? Помялся немного, но живой списочек-то. Обычно я на работе питаюсь. Заказов пошло много, бумажной работы навалом. Одни банковские документы чего стоят, бухгалтерия всякая. Налоговая, опять же…
Светлана иронично разглядывала постепенно краснеющую Юркину физиономию. Он, голубчик, думает, её отвлечь можно, переключить внимание на другие темы. Ха! Фантазёр. Сие даже у Рушанки не получается. Хотя вот уж кто настоящий ас в деле забалтывания учителя на уроке.
– Ну… - уже лепетал окончательно смутившийся от её сочувствующего взора Дрон.
– В принципе… яйца ещё должны быть. Несколько… О, полпачки пельменей в морозилке. В прошлые выходные не доел. Постное масло где-то было.
Полупустая пачка пельменей, покрытая серебристой изморозью, сиротливо стояла посреди морозилки. Яйца в количестве четырёх штук жались в уголке самой нижней полки. Додуматься надо было туда их приткнуть. Ни одной женщине не изобрести. Постное масло потребовало более длительных поисков. Но и оно вскоре обнаружилось. При взгляде на бутылку Светлана озадачилась: плакать или смеяться? Масло едва прикрывало пластиковое дно.
Жарить яичницу на постном масле и с позеленевшей колбасой Светлане раньше не доводилось. Вкушать подобную экзотику не доводилось тем более. У неё возникли недобрые предчувствия по поводу пищевого отравления с довеском в виде диареи. Дрон уговаривал провести эксперимент. Перспективы эксперимента Светлану прельщали мало, зато отвлекали от душевных терзаний. И она поддалась на уговоры. Когда сковорода с яичницей и блюдо с дымящимися пельменями водворились в центр обеденного столика, рюмки наполнились и опустошились, а Дрон, подцепив вилкой кусок экспериментального блюда, буркнул “ну, рассказывай”, она не сразу сообразила, о чём должна рассказать Юрке.
Что Дрон умел делать лучше других, так это слушать. Внимательно и с пониманием. От Светланы потребовал
– Ну, скажи, за что мне это?
– восклицала она периодически. В какой-то момент даже поднялась рывком из-за стола. Передавая Дрону последние слова Павла Николаевича, отвернулась, сделала пару шагов, собираясь покинуть кухню, уйти в ванную комнату, где можно спокойно выплакаться. Абсолютная тишина за спиной остановила её, заставила сделать пол-оборота на пятках, дабы увидеть реакцию Дрона. Юрка опустил глаза и методично “раздевал” последние в его тарелке пельмешки, ловко орудовал вилкой, отделяя тесто от фарша. И он туда же…
– Чем я не такая? А? Чем хуже других? За что меня так? Неужели обыкновенной бабской доли мне не положено? Вот столечко?
Вообще-то, она не у Дрона объяснений требовала. Она к судьбе обращалась. На Юрку смотрела только. И Юрка поднял глаза, смотрел на неё, не мигая. Непонятное происходило с ним. Зрачки расширились, выражение взгляда поменялось. Вилка звякнула о тарелку. Кусочек теста, сорвавшись с зубчиков, описав параболу, шлёпнулся на пол. Дрон не заметил. Он медленно встал с табуретки, медленно обошёл столик. Она вдруг оторопела, увидев своё отражение в его нестерпимо заблестевших глазах. В красивых, будто нарисованных очах Дубова она порой тоже видела своё отражение. Такое, зеркальное - искажённых пропорций лицо. У Дрона же в заполнивших радужку зрачках поместилась вся, от пяток до макушки. Он словно всю её вобрал взглядом.
– Что-то не так, Юр?
– пробормотала она, вмиг забывая о своих претензиях к жизни, теряя способность нормально дышать. Горло перехватило. Сердце подпрыгнуло, больно ударило о грудную клетку и оборвалось, ухнуло куда-то вниз, замерло. Мысли рассыпались, рассеялись невесомой пылью. Собственных слов Светлана не услышала, оглохла. К ней медленно приближалась судьба. Очень медленно. Неотвратимо. Не закричать, не спрятаться. Вот оно как бывает, когда судьба! Замри, не бунтуй, принимай. Твоё, ничьё больше.
*
Как он её целовал! Боже! Она умерла и воскресла. Перестала быть собой прежней и родилась, как Афродита из пены, совершенно новой, лёгкой и… неизвестно какой. И вновь умерла. И вновь воскресла. И не было ничего, кроме его губ, его рук, кроме ощущения необратимого распада сознания, тела, души на атомы. Распада, превращения в ничто, и возникновения из небытия. Всё равно, что, сорвавшись в головокружительную пропасть, стремительно падать, теряя сознание, а, очнувшись от обморока, понимать - не только жива, паришь легко под ослепительным солнцем.