Четыре всадника

Бурносов Юрий Николаевич

— Откуда Баффельт и Броньолус знали о Вейтле? Кто вообще знал все о нем, помимо твоего друга Жеаля? Так не Проктор ли Жеаль поведал о сей грустной истории грейсфрате? А невнимание миссерихордии к делам Жеаля, совсем не щепетильного во многих вопросах? Другие, подобные ему, давно уж сгинули, а Жеаль своими научными изысканиями снискал уважение и почет… На каждый свой удачный опыт он тут же заручался поддержкой священнослужителей, объявляя достигнутое промыслом и наущением господним, не так ли, хире Бофранк?! А почему Жеаль отказался поехать с вами в путешествие к Ледяному Пальцу?

— Он сказал… он сказал, — припомнил Бофранк, — что занятия в университете будут для него несравненно полезнее, к

тому же погода к зиме портится, а это самым дурным образом скажется на его организме, и без того нелюбезном к длинным путешествиям…

— Нет! Он попросту боялся, что проявит свою сущность, как явил свою сущность Шарден Клааке, боялся, что старец Фарне Фог почувствует и узнает его. Жеалю несравненно лучше было находиться рядом с вами, ведая о всех шагах и делах ваших, — да ведь вы первым шли к нему рассказывать обо всем, просить совета и помощи!..

— И все же я не могу поверить, — покачал головою Бофранк, не чувствуя в волнении пронизывающего его нагое тело холода. — Я столько лет знаю Жеаля, знаю его почтенных родителей…

— Что с того, хире Бофранк, что с того? Шарден Клааке, уверен я, тоже не всегда был упырем, жующим гнилую плоть человеческую… Когда и как ваш милый приятель Проктор Жеаль стал злокозненным Люциусом, мы можем никогда не узнать, а родители до сих пор, уверен я, знают его только как любящего и доброго сына… Не исключено, что Люциус Фруде, давным-давно долженствующий умереть, нашел способ переселиться в тело вашего верного товарища, или же сам Жеаль в своих опытах случайно содеял сие… Он, только он убил и свою невесту, эту несчастную девушку, не ведавшую, кто с нею рядом, кто целует и обнимает ее… Она была ему словно в запас, на крайний случай, — и такой случай пришелся… Поверьте мне, хире Бофранк, ибо я чувствую, что умираю, а более никого нет с вами рядом, кто поможет… разве тот, кто дал вам талисман, позволяющий обращаться в кота, но и этим людям я не советовал бы доверять безраздельно, ибо, как видите вы, никому нельзя более доверять. Многие — тот же Проктор Жеаль, иначе не привел бы вас ко мне, — мнили в Альгиусе, Собачьем Мастере, глупца… Так оно и есть, но я оказался не столь уж прост. Перепонка между мирами, о которой я говорил вам в имении вашего отца, еще не разорвалась. Она лишь истончилась, но еще не все потеряно, хире Бофранк. Вы без труда вернетесь обратно, коли сейчас же пойдете в место, откуда мы вошли в междумирье. Возьмите с собою эти книги — полагаю, упырь читал их неспроста, а коли и нет, вы сможете с выгодою продать их в случае нужды… Ежели у вас все получится и дело выйдет по-нашему, вернитесь сюда, заберите останки моего тела, буде их не сожрет бесследно упырь и не разнесут вороны, и похороните под плитою там, где вам заблагорассудится, но с одним условием:

С приличной делу простотою, Чтоб не совсем пропал мой след, Поставьте бочку над плитою И в этой бочке мой портрет. А чтоб почтил меня прохожий, Пусть надпись скромная гласит: «Под этой бочкой с пьяной рожей Горчайший пьяница зарыт».

Сказав так, Альгиус Дивор, прозванный Собачьим Мастером, улыбнулся, закрыл глаза и испустил дух, а коленопреклоненный субкомиссар Хаиме Бофранк, наг и немощен, долго еще рыдал над его телом, и вторил ему один ветер, с особенною печалью завывавший в кронах деревьев.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой в доме Хаиме Бофранка происходит наконец-то всеобщая встреча, а сам Бофранк, вернувшийся в свой мир, держит совет и падает, поверженный

Смотри:

здесь дурень делом занят. Бедняга, что же делать станет Он с этим ворохом тряпья? Франсуа Кольте

— Послушайте, хириэль, в двери стучат! — воскликнул Тристан Бофранк, поднимаясь наверх к хозяйке. — И прежде чем вы откроете, я просил бы вас сокрыть мое истинное имя. Пускай я буду фрате Гвиттон из… из Кольны, прибывший к хире Бофранку по важным, но тайным делам. Тому есть объяснения, но я полагаю, вам ни к чему знать причину.

— Как скажете, фрате, — молвила хозяйка, спеша отворить, ибо стук, доносившийся от дверей, был как раз тот, о котором условлено было с Базилиусом Кнерцем. — Верно, это давешние хире, что пошли искать вашего почтенного брата… Я всего лишь простая бедная женщина, и не надобно мне вникать в вещи столь сложные. Однако ж вы священник, и я не вижу, отчего мне не помочь вам, ведь вряд ли вы умыслили дурное и с тем скрываете свое имя. Но что делать, коли там ваш брат? Он ведь вас узнает?!

— Само собою, узнает, — отвечал Тристан, внутренне поражаясь глупости некоторых женщин. — Я дам ему знак и переговорю, посему он поймет. Для иных же, запомните, — фрате Гвиттон из Кольны!

— Хорошо-хорошо…

Рос Патс, Бальдунг и Кнерц, вернувшиеся от Жеаля, с удивлением воззрились на незнакомца в одеждах священника.

— Позвольте представиться, почтенные хире, — меня зовут фрате Гвиттон, я прибыл из Кольны к хире Бофранку с важной вестью, — поторопился сказать Тристан, покамест хозяйка чего-нибудь не напутала.

— Рос Патс, — сказал молодой человек, учтиво поклонившись.

— Базилиус Кнерц, принципиал-ритор в отставке, — расшаркался старичок. Лишь один нюклиет не сказал ничего, а просто прошел мимо аббата, обдав его дурным запахом немытого тела.

— Все мы, как я понимаю, дожидаемся хире Бофранка, — заключил аббат, когда они вернулись в комнату субкомиссара и уселись кто в кресло, кто на табурет. — Но скажите, что творится на улицах?

— Насколько я могу судить, фрате, наконец-то появились отряды кирасиров и патрули гардов, — сказал Патс. — Пресветлый король, видимо, дал нужные указания; я видел, как гарды крючьями ловили и волокли бродячего мертвеца, извивавшегося, что твой червь в пальцах у рыболова.

Бальдунг хмыкнул, но ничего не изрек; он возился пальцами в миске, что осталась от завтрака, и с хлюпаньем облизывал их. Смердело от него так, что Тристан вынужден был зажимать нос платочком.

— Могу ли я, в свою очередь, спросить, что привело вас из Кольны, фрате Гвиттон? — выказал любезный интерес Патс.

Аббат развел руками:

— Сие я могу сказать лишь самому хире Бофранку, прошу понять меня правильно.

— Печально, — покачал головою молодой человек. — Мы только и делаем, что ходим туда и обратно, охраняем друг от друга тайны, а в это время творится бог весть что и, кто знает, не перейден ли уже тот рубеж, за которым возвращение назад невозможно.

— Все в руках господа, — пробормотал аббат отстранено.

— Господь тут ни при чем, — отрезал Бальдунг. — Что же не явит он лик свой, а, фрате Гвиттон? Кстати, что вы делаете в Кольне?

— Что может делать священник? Наставляю людей на путь, предопределенный господом… Уж не заподозрили ли вы во мне обманщика, вы, человек, чьего имени я так и не услыхал?

— А вам его знать ни к чему, — сказал Бальдунг. — К тому же в Кольне всего два священника, и ни одного из них, как мне кажется, не зовут Гвиттон.

— Однако ж я — именно фрате Гвиттон из Кольны, и хотел бы сказать, что: