Четыре жизни. 2. Доцент
Шрифт:
Присутствовал на эффектном представлении зонг-оперы Журбина «Орфей и Эвридика». Эстрадные концерты посещал реже, проблемы с билетами и их сравнительной дороговизной (минимум в 10 раз дороже, чем на спектакль БДТ). Тем не менее, запомнил виртуозное исполнение английского ансамбля «Douling Family». Один из членов коллектива, поляк, автор песни «Синий платочек» (в СССР все знали её, но только в привязке к Клавдии Шульженко) исполнил своё произведение в сопровождении ансамбля блестяще. Дворец спорта аплодировал стоя.
В свободные от театров вечера играли в карты и слушали (я привёз с собой радиоприёмник ВЭФ-201) с большим любопытством «вражьи голоса», в Тюмени глушили всё напрочь.
Из Ленинграда съездил на сутки в Москву отметить годовщину смерти Гены Неупокоева. На поминках присутствовали профессор из Свердловска Георгий Дмитриевич Харлампович, генеральный директор Томского химкомбината Виктор Стефанович Гетманцев и 2 человека из минхимпрома. Вот и все посторонние! А сколько людей при жизни вокруг него крутилось. Харлампович недобрым словом помянул Магарила, назвал его больным человеком и обещал преподнести ему очередной «подарок» в виде отрицательного отзыва к защите докторской диссертации.
Между тем соль на незаживающую рану трудоустройства продолжала сыпаться. Получил несколько писем из Тюмени с одним предложением. Объявлен конкурс на заведование кафедрой органической химии и ТООС тюменского индустриального института (место моей работы). Уговаривают подать на конкурс. Написал Славе Агаеву (доцент кафедры), что это авантюра, хватает конкурса в университете, куда меня официально приглашали. Документы будут поданы на конкурс только в случае поддержки большинством ведущих преподавателей кафедры и ректором. Если поддержки не будет, то всякие переговоры бессмысленны, пустая трата нервной энергии.
Спускаюсь на ленинградскую землю. Как-то, гуляя по Васильевскому острову, увидел объявление на общественной бане, что открылось отделение люкс с сухим паром. Зашёл и не пожалел.
Отделение работало 2-й или 3-й день. Второй этаж большой общественной бани. Огромный холл-раздевалка с крупными удобными индивидуальными кожаными креслами (идеально сидеть, закутавшись в простыню), бар с большим цветным работающим телевизором (1975 год!). По раздевалке бродит культурного вида массажист. Просторная моечная человек на 50–60, работают десяток душевых и две парные. Одна — чисто русская парная с обработкой тела веником, вторая — сауна с температурой ~120?. Я предпочитал сауну. Чисто, светло. Сидят 5–6 мужиков в простынях и «травят» анекдоты. Попотел и под душ, а затем — пиво. Прекрасно!
Я сразу же сделал рекламу бане среди «ФПКашников». Нашлись умники-теоретики, очевидно, с чужих слов указали мне, где самый лучший пар в Ленинграде. Не поленился, по трём адресам ознакомился. Наконец, мне говорят, что лучший пар в городе Пушкин. Поехал. Боже мой, пародия, да и только. Горячий сырой пар, перед парилкой стоят деревянные шлёпанцы (типа голландских), без которых даже на пол парной невозможно наступить, грязь в моечной и раздевалке на уровне провинциальных бань.
Поиски прекратил, убедившись, лучше общественной бани, чем на Васильевском острове, в Ленинграде
Немало забавных эпизодов связано с этой баней. Скажем, билеты продают на 2 часа. Минут за 15 банщица начинает «верещать»: чьё время вышло? Мы спокойно берём простыню и в сауну, не показываемся минут 20, пока раздевалка не наполнится новыми клиентами. Наконец, одна из банщиц — баба Лиза — приметила, что мы регулярно посещаем баню, и предложила платить не в кассу, а прямо ей. Нам без разницы, зато вообще проблем со временем нахождения в сауне не стало. Баба Лиза охраняла нас от наскоков других работников бани.
Через два года я привёл в эту баню человек 7 сотрудников ТНХК (занимались приёмкой у итальянцев окончательного проекта завода полипропилена). Стоит огромная очередь, начал искать бабу Лизу. Кассир (злобно): уволили Вашу бабу Лизу! Стоять в очереди не стали. Однажды я всё-таки выбрался. Лучше бы не ходил, что-то бы в памяти осталось доброе. Чисто российская ситуация, красиво начали, а дальше как обычно: грязь, обслуга грубая, кресла заменили «больнично-вокзальными» топчанами, бар и телевизор не функционируют, в душевых барашков нет. Впечатление, что плюнул в собственную душу. Но можно ведь десятки (сотню) лет поддерживать высокий уровень Сандуновских бань в Москве, а ленинградцы считают свой город более культурным.
Завершающим и впечатляющим аккордом четырёхмесячного пребывания в Ленинграде явилось празднование Нового, 1976 года. Ночь в вечернем ресторане «Застолье» (середина Невского проспекта). В компании 9 иногородних «ФПКашников» (5 мужчин, 4 женщины, никто ни с кем, просто одной кучей). Живую музыку обеспечивал на каких-то хитрых приспособлениях человек-оркестр, сам же пел. Игра отличная, и пение и репертуар. Не один раз повторял: «Мой друг Александр Зацепин подарил мне эту песню». В 4:30 мы оказались на Невском проспекте, бродили до открытия метро. В общежитии празднование продолжили. Непривычный эмоциональный подъём, «личный фонтан не закрывался». Много пил, но не перебрал, хотя все мужики «вышли полностью из строя», с удовольствием смотрел 1 января трансляцию хоккейного матча ЦСКА из Нью-Йорка. Недели через две приступил к учебным занятиям в Тюмени.
В учебной работе преподавателей есть такие разделы, от которых все пытаются отказаться: руководство студентами на производственной практике и сельхозработах. Главное здесь — ответственность за молодых девушек. Не забуду, как нелепо погибла на практике в Ангарске девушка, симпатичная татарочка, собиравшаяся у меня дипломировать (шли группой вдоль железной дороги, проходящий поезд зацепил подножкой). Руководителю практики эта смерть добавила много седых волос. У меня крупных ЧП, слава богу, не было ни на практике, ни на селе. Может быть потому, что всегда находился вместе со студентами. Проблемы на сельхозработах в Тюменской области связаны в первую очередь с мужским контингентом (либо бывшие лагерники, которых в города не пускают, либо дебилы; из нормальных мужиков директор совхоза и агроном).