Четыре. История дивергента

Рот Вероника

– Слушай, Трис, – отрезаю я. – Будь осторожнее с тем, что говоришь мне и кому-либо еще. Ты теперь в Лихачестве – здесь ценят всякие ненужные вещи и не понимают, что если ты родом из Альтруизма, то постоять за себя – это уже высшая храбрость.

Назвав ее по имени, я понимаю, откуда я ее знаю. Она дочь Эндрю Прайора. Беатрис.

Трис.

Хорошо выглядишь, Трис!

Не помню, что именно меня насмешило, но Зик пошутил, и я едва не захлебнулся от хохота и алкоголя. Яма вокруг меня колеблется, как будто я стою на качелях. Я держусь за перила, чтобы не потерять равновесие и осушить бутылку одним глотком.

Нападение на Альтруизм? Что за нападение? Я почти ничего не помню.

В действительности это неправда, но никогда не поздно успокоиться, обманув себя.

Я замечаю светловолосую голову и понимаю, что рядом находится Трис. Теперь на ней нет стольких слоев одежды, а воротник ее рубашки не застегнут на последнюю пуговицу. Я разглядываю ее фигуру.

Хватит, ругается мой внутренний голос, не давая мне развить беспокойную мысль.

– Трис! – Ее имя слетает с моего языка, даже не пытаясь хоть как-то задержаться у меня во рту.

Я подхожу к ней, не обращая внимания на удивленные взгляды Уилла, Эла и Кристины. Это легко – ее глаза кажутся еще ярче и проницательнее, чем раньше.

– Ты изменилась, – говорю я.

Я хочу сказать «старше», но тогда моя фраза будет подразумевать, что раньше она выглядела младше. Может, у нее еще нет всех женских изгибов, но, глядя на ее лицо, никто не примет ее за ребенка. Ни один ребенок не обладает такой яростью, жестокостью, дикостью и свирепостью.

– Ты тоже, – отвечает она. – Что делаешь?

«Пью», – думаю я, что она наверняка

и так заметила.

– Флиртую со смертью, – смеюсь я. – Пью рядом с пропастью. Наверное, не лучшая мысль.

– Да уж, – произносит она.

Она не смеется. Выглядит настороженно. Чего она боится? Меня?

– Не знал, что ты сделала татуировку, – бросаю я и смотрю на ее ключицу, где набиты три черных птицы – они нарисованы просто, но кажется, будто они летят по ее коже. – Точно. Вороны.

Мне хочется спросить ее, почему она выбрала для татуировки один из самых сильных своих страхов и почему она хочет навсегда оставить на себе это клеймо вместо того, чтобы забыть о нем. Возможно, она не стыдится своих кошмаров – в отличие от меня.

Я оборачиваюсь к Зику и Шону, которые прильнули к перилам.

– Я бы предложил тебе зависнуть с нами, – вырывается у меня, – но ты не должна видеть меня таким.

– Каким? Пьяным?

– Да. То есть нет, – заявляю я, и внезапно мне становится совсем не смешно. – Настоящим, наверное.

– Я притворюсь, что ничего не видела.

– Очень мило с твоей стороны, – заявляю я и наклоняюсь ближе, гораздо ближе, чем собирался. Я вдыхаю запах ее волос, чувствую холодную, гладкую и нежную кожу на ее щеке. – Ты хорошо выглядишь, Трис, – говорю я, потому что не уверен, что она об этом знает. А она обязательно должна это знать.

Теперь она широко улыбается.

– Будь добр, держись подальше от пропасти, ладно?

– Конечно.

Она продолжает улыбаться. Впервые я задаюсь вопросом, нравлюсь ли я ей. Если она улыбается мне, даже когда я такой… тогда, наверное, ответ – да.

В одном я ни на секунду не сомневаюсь: если с ней я забываю о том, как ужасен мир, то я предпочитаю ее алкоголю.