Четырех царей слуга
Шрифт:
Под командование шотландца было выделено по 500 надёжных человек от каждого полка столичного гарнизона. Таким образом в четырёх батальонах было собрано 2253 солдата и офицера в полном боевом снаряжении.
Под начальство князя Кольцова-Мосальского поступили «царедворцы» и подьячие «с служителями конюшенного чина». Всего государевых слуг и подьячих набралось 1230 человек, имевших в своём большинстве огнестрельное оружие. Часть его они получили из кремлёвского арсенала — оружейной казны.
Немало перепуганные очередным стрелецким бунтом московские бояре в один голос «наказали» избранным
— Идите за Москву в поле. Ведите рать государеву к Новому Иерусалиму, монастырю Воскресенскому. Разбейте там проворовавшихся стрельцов. Не дайте им подступиться к Кремлю...
Генерал Пётр Иванович Гордон как старший из назначенных на подавление стрелецкого бунта воевод сразу же взял бразды правления в свои руки. Утром следующего дня он устроил смотр собранному царскому войску. Там он обратился к людям со словами:
— Кто же из воинов откажется от действия против мятежников, тот будет сам виновен в том же преступлении и наказан, как соучастник бунта, ибо нет ни родства, ни свойства, когда воин-солдат призывается к доблестному подвигу защищать от врагов Царя и Государство, данное ему от Бога.
«Укреплённые» такой речью служилого генерала-иноземца, пехотные батальоны и прочая царская рать ускоренным маршем направилась к Воскресенскому монастырю, чтобы занять удобную позицию для боя раньше появления мятежных стрелецких полков. Вместе с ними из столицы отправились и 25 орудийных расчётов с пушками.
Гордоновские батальоны, подойдя к деревне Сычовке, встали на удобных высотах, перекрыв дорогу на Москву. Перед ними в широкой луговине протекала речка Истра, за которой хорошо виделся Воскресенский монастырь. Генерал приказал поставить свою многочисленную артиллерию так, чтобы она угрожающе смотрелась с противоположного берега Истры.
Стрелецкие взбунтовавшиеся полки совершили роковую ошибку — они не торопились в пути, то там, то здесь добывая себе корм. Подвели их и разведчики, посланные с дороги в столицу. Возвратившись, они рассказали жадно слушавшим их товарищам:
— В Москве стоит смятение великое. Бояре и купечество великое бежит в вотчины да деревни. В слободах стрельчихи ждут не дождутся своих мужей, братьев, сыновей. Не бойся, братцы, стража у городских ворот будет побита и мы без брани войдём в стольный град...
— А как же потешные? А как же дума с Ромодановским, с князем-кесарем?
— Потешных мало, всего тыщи с три наберётся. А нам народ подсобит. Пол-Москвы топоры точит на боярское царство-то.
— А государыня-матушка царевна Софья Алексеевна где? С нами ли она, как было ею обещано?
— С нами царевна, с нами. Томится по сей день в Новодевичьем. Придём к Москве и вызволим её. Посадим на царство.
— Верно, братцы. Будет у нас государыня по древнему обычаю. Она нам все прежние вольности подтвердит.
— Она про то и сказывала нам через посланную сенную девку. Вот вам на то крест.
— Верим без креста. Вот тогда будет нам, стрельцам московским, воля великая, а жизнь богатая и привольная во всяком деле...
Боярину-воеводе Шеину удалось собрать в Москве всего 3700 ратных людей и 25 пушек. Основу этих сил составили Преображенский и Семёновский, солдатские Бутырский и Лефортовский
Главным же действующим лицом в подавлении стрелецкого бунта 1698 года по воле судьбы оказался «служилый иноземец» Патрик Леопольд Гордон. В своём «Дневнике» он дал в хронологии самое достоверное описание тех событий:
«Июня 8. Распространился слух, что четыре стрелецких полка в Торопце склонны к бунту. Были посланы лазутчики узнать об их намерениях.
Июня 9. Был отдан приказ использовать против стрелецких полков войска — четыре офицера и 40 солдат из Бутырского полка... и арестовать тех стрельцов, которые покину ли свои полки.
Июня 10. Пришло известие, что четыре стрелецких полка, расквартированные в Великих Луках, двинулись из Торопца с целью склонить к мятежу остальную армию. Было приказано отделить мятежные полки от остальной армии и отправить их на новое место службы в разные места.
Июня 11. Прибывшие из Торопца два капитана сообщи ли, что стрельцы отказались идти на новое место службы, предписанное им, решили двинуться на Москву и потребовали от офицеров вести их на столицу. Офицеров, отказавшихся последовать за ними, они сместили и выбрали себе в командиры четверых, то есть от каждого полка. Эта новость сильно перепугала власти. На совете, собранном в тот же день, было решено отправить против стрельцов войско из пехоты и конницы. Послали за мной и сообщили о моём назначении командиром передового отряда пехоты... Было решено оставить в московских полках по 500 человек... Мне позволили самому отбирать офицеров и солдат, идущих в поход.
Июня 12. Я был срочно вызван на совещание совета во дворец, где подтвердилось решение, принятое ранее. Более новостей о восстании не было. Днём я обедал с польским послом в кампании друзей. Мне были приданы 27 человек, которых я должен был использовать как нарочных для передачи известий в Москву.
Июня 13. Состоялось ещё одно заседание совета, и я получил предписание двинуться с пехотою и артиллерией на реку Ходынку и ждать приказаний. Выплатив солдатам месячное жалованье... я отправился со своим полком из Бутырок к маленькой речке Ходынке, где мы и разбили лагерь. В моём распоряжении имелось пять пушек и 150 повозок. Остальные три полка подошли к полуночи.
Июня 14. В лагерь прибыл польский посланник, который привёз известия от друзей...
Июня 16. Рано утром мы достигли Свидни, что в версте от Тушино. В полночь прибыли бояре с новыми инструкциями из совета...
Июня 17. В среду в шесть часов утра мы двинулись в Чернёво, в 10 вёрстах оттуда. Там я встретил слугу одного дворянина, который сообщил, что стрельцы по-быстрому направляются к Воскресенскому монастырю, чтобы захватить его до наступления темноты. Это известие заставило меня ускорить движение войска, надо было опередить стрельцов. Через пять вёрст я дал войску небольшой отдых и послал боярам доклад с требованием прислать конницу. Затем пересёк реку и на полном скаку достиг монастыря.