Четырнадцатое июля
Шрифт:
Гюлен. Воля и ум — это не монета, которую отдаешь и получаешь всю целиком. На другого работаешь всегда хуже, чем на самого себя. Я обрел свободу. Пусть другие добьются того же.
Марат. Как я узнаю в этих словах моих ненавистных соотечественников! Оттого только, что природа наделила их ростом в шесть футов и здоровенными мускулами, они позволяют себе презирать всех, кто слаб и немощен. Управившись с работой на своем поле, собрав урожай, они усаживаются на пороге своих домиков с трубкой во рту и смрадным табачным дымом усыпляют
Гюлен (спокойно). Вы отлично разобрались во мне. Я именно такой и есть. (Смеется про себя.)
Гош (входит в мундире капрала французской гвардии. Через руку переброшены какие-то портняжные изделия. Обращается к Марату). Не верь ему, гражданин! Он клевещет на себя. Он не может видеть чужое горе без того, чтобы тут же не оказать помощи. На прошлой неделе, когда мы шли освобождать наших товарищей, французских гвардейцев, которых аристократы заперли в Аббатстве, он не только примкнул к нам, но пошел впереди.
Гюлен (не оборачиваясь, через плечо протягивает ему руку). Это ты, Гош? Что ты суешься не в свое дело? И рассказываешь всякие небылицы. Я уже объяснил, что мне некуда девать свою силу; когда она разгуляется во мне, я вышибаю ворота или ломаю стены. Да, черт подери! Если я вижу, что человек тонет, я его вытаскиваю — тут, по-моему, раздумывать нечего. Но я не подстерегаю людей, собирающихся топиться, и уж ни в коем случае не стану топить их для того, чтобы потом спасать, как поступают наши любители революций.
Марат. Ты стесняешься признаться, что способен делать добро? Я презираю фанфаронов, которые кичатся своими пороками. (Поворачивается к нему спиной; Гошу.)Что это у тебя?
Гош. Я вышиваю жилеты и ношу их на продажу.
Марат. Нечего сказать, занятие для солдата! Так ты шьешь одежду?
Гош. Не думаю, чтобы это было менее достойно, чем дырявить ее штыком.
Марат. И тебе не стыдно отбивать хлеб у женщин? Так вот чем ты занимаешься! Торгуешь, подсчитываешь барыши, стараешься загрести деньгу! И это в то время, когда Париж может захлебнуться в крови!
Гош (спокойно и немного пренебрежительно). Пока у нас еще есть время. Всему своя пора.
Марат. У тебя ледяное сердце. И пульс, наверно, едва бьется. Нет! Ты не патриот! (Гюлену.)А ты, ты преступнее любого злодея. По природе ты добродетелен, тебя тянет к добру, но ты стремишься извратить свою натуру. О свобода! Вот каковы твои защитники! Равнодушные к опасностям, тебе угрожающим, они пальцем не пошевельнут, чтобы отстоять тебя... Хорошо же! Пусть все покинут меня — я никогда от
Гюлен (не двигаясь и не вынимая трубки изо рта, смотрит вслед Марату и усмехается). Веселый парень, нечего сказать! На все глядит сквозь розовые очки! Он ведь мой соотечественник, лекарь. Сразу видно, что привык отправлять людей на тот свет. Должно быть, в розницу ему это занятие прискучило, вот он и перешел к оптовой отправке, занявшись врачеванием человечества.
Гош (с выражением интереса и жалости провожает взглядом уходящего Марата). Честнейший человек! Страдания человечества терзают его сердце. Он не в состоянии рассуждать спокойно. Он болен добродетелью.
Гюлен. Откуда ты знаешь Марата?
Гош. Я читал его книги.
Гюлен. Не нашел занятия получше! Где ты их взял!
Гош. Купил на деньги, вырученные от продажи жилетов, которыми он так попрекал меня.
Гюлен (приглядываясь). А ну, покажись! Что это у тебя? Опять дрался с кем-нибудь?
Гош. Ты угадал.
Гюлен. Дикарь! Где это тебя так отделали?
Гош. На площади Людовика Пятнадцатого... Немцы. Наглость этих чужестранцев, расположившихся, как у себя дома, в моем Париже, взорвала меня. Я не мог удержаться и стал дразнить их. Они кинулись на меня — все на одного. Народ пришел мне на выручку, нас разняли, но я все же успел здорово отделать парочку-другую этих господ.
Гюлен. Нечего сказать, хорош! Дорого тебе обойдется твоя проделка.
Гош. Ерунда! Окажи мне услугу, Гюлен, прочитай это письмо.
Гюлен. Письмо кому?
Гош. Королю.
Гюлен. Королю? Ты пишешь королю?
Гош. А почему бы мне и не писать королю? Он такой же потомок Адама, как и я. Если я в состоянии дать ему хороший совет, кто может запретить мне советовать, а ему — слушать?
Гюлен (насмешливо.)Что же ты ему присоветовал — королю?
Гош. Вот что: я пишу ему, что следует распустить войска, вернуться в Париж и самому произвести Революцию.
Гюлен хохочет.
(Улыбаясь.)Спасибо. Я понял. Твои доводы великолепны, и к ним стоит прислушаться, но... они меня не интересуют.
Гюлен. Чего же ты хочешь в таком случае?
Гош (смущенно). Я не уверен насчет слога... и орфографии... Не очень я силен во всем этом.
Гюлен. Ты и вправду думаешь, что он станет читать твое письмо?
Гош. Неважно!