Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)
Шрифт:
Через Дручанск шли штурмовые войска Гитлера.
Полки оккупантов прошли через Дручанск без привала. Опьяненные удачами первых дней войны, фашисты торопились к Днепру. Там, на высоких рыжих кручах, маячил древний город Белой Руси — Могилев. Туда, на новый рубеж, отошли измученные беспрерывными боями войска Красной Армии.
Чужие солдаты не задерживались даже у водопоя. Из колонны выскакивали походные автоцистерны, подруливали к колодцам и, набрав воды, пылили по улицам городка, догоняя своих.
На исходе дня в Дручанск
Спустя несколько минут на подворьях уже пронзительно визжали поросята, ошалело кудахтали куры. На нижней улице заголосила женщина. Кричали детишки.
Две подводы остановились возле избы бабки Ганны.
Санька выбежал на крыльцо, метнулся обратно в избу.
— Бабуля, немцы!
А они уже на дворе. Один — с одутловатым лицом, с толстыми короткими ногами — держит в руке палку, похожую на трость. Вороватыми глазами обшарил просторный двор. У плетня купаются в золе куры, разморенные жарой. Пошел к ним валкой медвежьей походкой.
Санька замер возле окошка. Смотрит из-под занавески на немцев, которые расхаживают по двору, как хозяева. Двое скинули френчи, рубахи — почти нагишом умываются у колодца, лезут в бадейку мыльными руками. Один отворил поветь, что-то высматривает там.
Тот, коротышка, остановился шагах в трех от кур. Сосет сигаретку, чмокает толстыми губами. Вдруг его палка вжикнула — направо, налево… Взмахнул еще раз… Куры закудахтали, разлетелись по двору. Не успел Санька глазом моргнуть, как немец посшибал палкой головы сразу трем птицам.
Напуганные куры не подпускали близко немца-курятника. Да он и сам теперь не старался настигнуть их. Останавливался поодаль, выбирал жертву и, размахнувшись, метко швырял палку в курицу. За ним следом семенил еще один немец, сухопарый и хилый с виду, собирал подбитых кур, что-то выкрикивал на своем языке и похохатывал.
С курами направились к сенцам. Но в это время из палисадника вывела цыплят наседка. Куриный «снайпер» шагнул к ней. Она натопорщила перья, растопырила крылья — вот-вот кинется на обидчика. Вжикнула палка, и голова квохтухи отлетела к штакетнику…
Бабка Ганна выбежала из избы, схватила в руки все еще хлопавшую крыльями наседку и, разгневанная, шагнула к немцу-коротышке.
— Квохтуху-то зачем загубил? У-у, выродок! Ткну вот в бесстыжую харю…
— Но, но! Рус швиння!
Он пхнул сапожищем бабку Ганну в живот. Старуха выронила курицу из рук и, цепляясь сухими заскорузлыми пальцами за точеную балясину, присела у крыльца. Хватает открытым ртом воздух, шевелит губами: силится что-то сказать. Растопыренные локти трясутся.
Санька метнулся в сенцы, но, увидев на пороге немцев, попятился назад.
Они ввалились в избу, бросили подбитых кур к загнетке. Шаркают коваными сапогами, оставляя на крашеных половицах черные ссадины.
Куриный «снайпер» вскочил на лавку, достал из походной сумки, что висела
Сухопарый шагнул к коротышке, ухмыляется, указывая на Саньку, спрятавшегося за печку-голландку.
— Ганс, вас майнен зи дацу? 2
Ганс подошел к Саньке, обжег щелчком ухо. Санька от боли аж присел. Гитлеровец схватил Саньку за руку и потащил к простенку.
— Фюрер! — указал он пальцем на портрет.
С простенка на Саньку смотрел выпученным глазом какой-то человек с черными усиками. Над ними — хищный, крючковатый нос… Второй его глаз был чуть-чуть прижмурен и косил на этажерку, где лежали Касту севы книги. С продолговатой, как дыня, головы черные прямые волосы спадали на правый висок.
2
Ганс, как вы на это смотрите? (немецк.)
Санька хотел кинуться к простенку, сорвать портрет кривоглазого фашиста. Но рядом топтался Ганс, ворошил книги на этажерке. Там были учебники Кастуся (он ходил в вечернюю школу, в девятый класс), справочники по автоделу, художественная литература.
Двое уже скубли кур возле загнетки, сняв френчи и засучив рукава.
Гитлеровцы, занявшись своими делами, забыли про Саньку. Он попятился к порогу и выскользнул из избы.
Бабка Ганна сидела на нижней ступеньке, прижав ладонь к животу. Изредка охала. Санька помог бабке подняться на нога и повел ее в сенцы, где стояла кровать-раскладушка. Но там, пыхая сигареткой, уже лежал Ганс. Прямо в кургузых сапожищах забрался на розовое покрывало.
— Пшоль назад! — крикнул Ганс.
Он вскочил с кровати, щелкнул Саньку опять по уху и вытолкнул их с бабкой из сенец.
— Рус там! — Гитлеровец показал рукой на поветь. — В дом живьет дойчлянд золдат…
Санька повел бабку в поветь. Кряхтя и охая, она легла на охапку сена. Шептала что-то, вся вздрагивала, будто вдруг напала на нее трясуха.
Санька, снова рискуя своим ухом, прокрался в сенцы, схватил там с кровати одеяло и подушку, принес в поветь. Укутал бабку Ганну.
Вскоре на крыльце появился Ганс с порожним ведром. Свистнул, позвал жестом Саньку к себе.
— Вода… Бистро-бистро!
Санька топтался возле повети, пятился к воротам.
— Воды требует антихрист, — простонала бабка. — Сходи, Сань, принеси… А то бить почнет…
Санька взял ведро, побежал к колодцу. А немец сел на крылечко, достал откуда-то из-за пазухи губную гармонику и заиграл что-то веселое, притопывая широченным сапогом. Когда Санька наносил в избу воды, Ганс заставил его рубить дрова.
В сумерках солдаты затопили печь. Над трубой поднялась клочкастая туча дыма. Потом запахло на дворе мясным варевом. Хотелось есть, но Санька боялся идти в избу за хлебом. Он там лежал в ночовках, накрытый скатеркой.