Чезар

Краснов Артем

В последние годы Пикулев заматерел и подцепил вирус аристократизма. Он всё чаще рассуждал о своей миссии, наследии, идеалах. Для него стал важен символизм вещей и явлений, и все его новые приобретения, от автомобиля до завода, становились кусочками имперской мозаики, в центре которой был он сам. Возможно, Пикулев готовил себя к политической карьере.

Секретарь привела Ефима, который вошёл в кабинет, не зная, как себя вести. Хмурым взглядом Рыкованов усадил его рядом со мной и затушил сигарету: его брат не любил запаха табака.

Следующим в кабинет

вошёл Воеводин, замначальника следственного управления полиции, и стало ясно, что Пикулев с Рыковановым готовятся к серьёзной обороне. В руках Воеводина была тонкая папочка.

За ним появился Подгорнов, и я напрягся: мы с ним плохо выносили друг друга и его присутствие здесь не было обязательным. После разделения службы безопасности на две структуры, «С» и «К», они традиционно соперничали. Подгорнов отвечал за силовое обеспечение безопасности, по сути, руководил многочисленной охраной «Чезара». Я был главой службы «К», которая занималась более тонкой работой, связанной с юридическим аспектами, конфликтами, сложными переговорами и нестандартными поручениями. Подгорнов не был слишком умён, и его присутствие здесь выглядело как повышение.

Пикулев явился последним.

– Здравствуйте, господа.

Его приветствие – это лёгкий кивок, снабжённый полуулыбкой. Ровная причёска напоминала пластмассовый парик.

Пикулев замер у стола. В кабинете Рыкованова для него не было подобающего места. Вокруг торчали низкие спинки офисных стульев, и, видя замешательство брата, Рыкованов кивнул ему на своё старое кресло, которое хотя бы отдалённо напоминало трон. Рыкованов пересел на стул рядом, и тот просел под его массой, отчего казалось, что Рыкованов сидит на ведре.

Пикулев уселся, выложил перед собой электронный планшет с пером и несколько минут щёлкал им по экрану. От клацающих звуков мы все впали в лёгкий транс. Рыкованов встал и уселся на подоконник, лениво поглядывая в окно. В начале девятого толпа у проходной поредела.

Наконец Пикулев произнёс:

– Итак, господа, у нас проблема, – он бегло окинул нас взглядом. – Для начала я бы хотел узнать все детали произошедшего. Тебе слово, Кирилл Михайлович.

Я кратко пересказал субботние происшествия, обращаясь больше к Рыкованову, который слушал молча, глядя на сцепленные пальцы. Когда я закончил, тот посмотрел на меня из-под низких бровей:

– Кирюша, никакой самодеятельности?

– Нет. Анатолий Петрович, видя состояние Самушкина, я принял решение лично везти его в больницу, чтобы избежать случайностей. В тот момент положение не казалось опасным. Я считал, что это тепловой удар. Не думаю, что мы в принципе могли что-то сделать.

Рыкованов перевёл вопросительный взгляд на Ефима и тот закивал:

– Он вообще нормальный был! Бегал там со своим рупором. Кирилл Михайлович сказал ему не мешать, мы и не мешали.

– Тебе-то сложно было удержаться, – усмехнулся Рыкованов.

По дрожанию фиминого локтя я чувствовал клокочущее в нём чувство справедливости. Он обиделся:

– Анатолий Петрович, я что, приказов не понимаю? Сказали

не трогать, мы не трогали. Подгорновских вон спросите: никто этого скомороха не прессовал.

Подгорнов сухо кивнул. Из его команды в субботу с нами было человек пять на случай обострения.

– Знаю я, знаю, – смягчился Рыкованов. Он уважал военное прошлое Фимы.

Пикулев нетерпеливо обратился к Воеводину:

– Коля, а в чём всё-таки причина смерти? Что вскрытие показало?

Воеводин откашлялся, раскрыл папку, примял страницы ребром ладони и доложил:

– Самушкин Эдуард Константинович, 1991 года рождения. Смерть наступила восьмого июня 2019 года в семнадцать часов ноль три минуты. Предварительная причина – остановка дыхания и сердечной деятельности на фоне обширного кровоизлияния. К делу подключился следственный комитет России. Результаты вскрытия пока не известны. Тело находится в бюро судебно-медицинской экспертизы.

– То есть ничего у нас нет? – Пикулев застучал пером по столу. – Умер человек, а мы гадаем, малярия это или ветрянка? Почему дело не поставили в приоритет?

– Да как не поставили?.. – начал было Воеводин, но Пикулев оборвал:

– Ты интернет утром открывал? Ты видел, что там про нас пишут? Что это мы его заказали! Коля! Все уже всё знают, кроме вас, сыщиков!

Воеводин походил на студента-троечника. Через час он будет громыхать у себя в отделе голосом полководца, но сейчас он без обид и досады принимает пикулевские оплеухи. А что он, в самом деле, мог сделать? И что мог я?

– О результатах судмедэкспертизы я сообщу при первой возможности, – сдержанно ответил Воеводин. – К делу подключились специалисты федерального медико-биологического агентства.

– Что это значит? Наркота была?

– Наркотиков не было. Они подозревают отравление химически или биологически активным веществом. И ещё кое-что.

Воеводин протянул Пикулеву лист и пояснил:

– Это выписка из медицинской карты Самушкина. В 2017 году он проходил курс химиотерапии для лечения карциномы. Терапия была успешной, наступила ремиссия. В течение года он находился на поддерживающей терапии.

– Ну вот, это уже кое-что, – заинтересовался Пикулев. – А мог он от этой болячки сгореть? Может, врачи ошиблись и не было никакой ремиссии? Коля, результаты вскрытия нам нужны как можно скорее. Но для публики давай остановимся на первоначальной версии: кровоизлияние вследствие перенесённого ранее тяжёлого заболевания. А лучше что-нибудь попроще: инсульт, например. Инсульт молодеет.

– Сделаю, что могу, Альберт Ильич, – заверил Воеводин.

Некоторое время он рассуждал о том, какими путями может пойти следствие, но Пикулев слушал вполуха, потом поблагодарил и сделал жест, разрешающий уйти. Воеводин, собирая бумаги, добавил:

– Дело в следственном комитете, так что… – он посмотрел на меня. – Вас вызовут на днях, опросят, показанию снимут. Но думаю, что без пристрастия, хотя… За своих я ручаться могу, но тут вы понимаете…

– Понимаем, – раздражённо кивнул Пикулев.