Чикагские гангстеры могут отдыхать
Шрифт:
Он тяжело опустился на колени, кое-как выковырял у меня изо рта мячик непослушными пальцами, потом стал развязывать веревку, но ничего не получилось: пальцы не слушались, так он окоченел. При этом он жутко ругался.
— Семен, брось ты на хрен эти веревки, беги в дом, узнай, что с Мишаней и Ниной.
Он посмотрел на меня, как видно, не все ещё понимая, потом кивнул, еле встал, нашарил монтировку и, качаясь, пошел в дом. Через три минуты зажегся в комнатах свет, на улицу выскочили Мишаня с Ниной, они быстро освободили меня от веревок и потащили в дом: ноги у меня настолько
Несмотря на бурные протесты, с меня буквально содрали всю одежду и впихнули в одних плавках под горячий душ, где уже стоял трясущийся Семен. Мы оба имели довольно жалкий вид. Правда, мне хоть ничего не повредили, а у него оказалось сильно разбита голова с правой стороны. Со лба был буквально содран кусок кожи, на виске темнела большая ссадина, под глазом наливался здоровенный кровоподтек. Сильно ему досталось!
— Тебе надо рану обработать, — стуча зубами, сунулся я к нему с советом.
— Ппп… Потом-м-м… — еле выдавил он из себя, колотясь в ознобе.
Я сам замерз не меньше, но не так трясся. Может, у него это от травмы еще. Мы долго отогревались под душем, потом оделись в сухое и вышли. За наше отсутствие явно что-то произошло. Мишаня и Нина как-то странно заискивали перед нами, старались во всем угодить. Но казалось, они чего-то не договаривают, пряча глаза. Они напоили нас горячим чаем, после чего Семен, отставив кружку, спросил:
— Мишаня, говори прямо, что случилось?
Мишаня сделал сначала изумленно-наивное лицо, но у него это плохо получалось, и, виновато оглядываясь на Нину, он выдавил со вздохом:
— Значит так вот…
И замолчал. Семен не на шутку рассердился:
— Что значит так вот?! Говори ты толком!
— Ты только это, — обеспокоился Мишаня, — не волнуйся ты так, пожалуйста. Ты успокойся. Ничего особенного.
— В каком смысле — ничего особенного? Ты про что это, а?
— Про деньги, — выдохнул Мишаня.
— …?
— Украли их, — ещё более горестно вздохнул он.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Я лишился дара речи. Мы, как приехали, разобрали все мешки. В нескольких из них оказались деньги старого образца, их куда-то переправляли. В одном мешке находилось триста тысяч американских долларов, в другом — подлежащие уничтожению ветхие и рваные купюры, ещё в одном смешанная валюта Украины, Белоруссии и ещё каких-то бывших союзных. Кроме того, мы насчитали один миллиард шестнадцать миллионов денег рублями.
Валюту и рубли мы уложили в большой чемодан, найденный здесь, на даче, — что поместилось, а оставшуюся часть запаковали в две сумки, где раньше у нас хранилось оружие и боеприпасы.
Не веря его словам, мы бросились наводить ревизию, хотели, видно, убедиться собственным глазами.
Ну что сказать… Мы и убедились. Никому ненужные мешки со старыми деньгами, с валютой бывших союзных республик и мешок с ветхими деньгами стояли целехонькие на месте. Остальное исчезло.
Вот это был удар! За несколько дней мы совершили два преступления. Да таких, что и одного бы хватило на всю оставшуюся жизнь. А мы?
Это было бы смешно, если бы не было так жестоко. Но если в первый раз там, на дороге, мы могли все-таки предположить сговор, алчность компаньона Володи, который, вместо того чтобы подстраховать, решил ограбить своих же подельников и взять деньги сам, то в этот раз все выглядело наглой атакой, совершенно бесцеремонной и ломовой. Мы были раздавлены. И молчали, не глядя друг другу в глаза.
Отмалчиваться можно сколько угодно, но успокоение не приходило.
Необходимо во всем разобраться. Но сначала я кое-что другое сделаю. Я встал, надел куртку и пошел к выходу.
— Ты куда? — спросил Семен.
Я видел, как он напрягся, насторожился. Я его понимал. Деньги пропали прямо из-под носа, и скорее всего, взял их кто-то из нас. Я-то знал, что не брал, но другие имели полное право думать иначе.
— Можешь поехать со мной, — пожал я плечами. — Я хочу посмотреть на гаишника.
— А чего на него смотреть? — удивился Семен. — Его давно освободили, только на неприятности нарвешься. Мало тебе?
— Мне хватит. Но я хочу убедиться, что его нашли. Ты в каком виде сегодня с улицы вернулся? Забыл? Там же холод собачий, а он ещё и связан.
— Да чего с ним случится, с ментом твоим? — внезапно разозлился Семен. — Нечего ему было по кустам рубли сшибать!
— Он не рубли сшибал, — завелся я. — Он службу нес!
— Да брось ты, службу! — махнул на меня рукой Семен. — Знаем мы их службу…
— И давно ты такой умный?
— Хватит вам спорить, — поднялся Мишаня. — Я с тобой поеду. Ты прав, Абрикосов, надо проведать парня. Там дорога — по ней раз в году по обещанию проезжают.
Он встал и принялся одеваться.
— Да куда ты поедешь, тебе только что операцию сделали! У тебя же жар! — пытался его отговорить Семен. — Я сам.
— Сиди! — фыркнул Мишаня, выходя в дверь. — Я уже в полном боевом порядке. Я и из машины могу не вылезать, так, на всякий случай еду.
И он пошел первым, стараясь не глядеть на меня. А чего? Я не обижался. Я все понимал. Мы не могли теперь доверять друг другу полностью и безоговорочно. Подняв воротник куртки, я отправился за ним.
Мишаня уже сидел в машине, рядом с водительским местом, Я сел за руль, включил зажигание, и мы тронулись по ставшему уже ненавистным маршруту. Дождик прекратился. Даже выглянуло робкое солнышко, правда, не слишком уверенно, сквозь мглистую дымку.
Но настроения нам и это солнышко не прибавило. Мы ехали молча и уныло, не старясь бодриться и выглядеть молодцами.
Приближаясь к месту, где мы оставили Ухина, я снизил скорость, мы стали оба напряженно вглядываться вперед и по сторонам, тщательно обшаривая глазами каждый придорожный кустик. В этот момент солнце вдруг разогнало белесую дымку тумана, и все вокруг нас ожило, заиграло красками, словно на переводной картинке, с которой сняли слой прозрачной бумажки.
— Смотри! Смотри! — выкрикнул Мишаня, показывая пальцем куда-то вправо.