Чили
Шрифт:
– Что будете?
– Давай сегодня круасан и латте? Меня ждет плотный обед.
– Окей… – он вдруг замялся у столика, поджав губы, но потом снова кивнул и ретировался.
А я подперла щеку и глянула на улицу.
Оушен-Драйв оживала. Народу здесь всегда было много, но на этой улице – больше всего. И мне здесь нравилось. Люди гуляли, гоняли на всех видах транспорта, просто бегали, в общем – радовались жизни, и это было заразно.
Днем нужно было смотаться на обед в одно кафе и протестировать местное легендарное блюдо – цыпленка с овощами в кисло-сладком соусе. Моя разъездная жизнь была отличной основой
Слух подсказал, что вернулся Рикардо, но я с головой ушла в ответ Салмону, коротко кивнув. Пальцы порхали по клавиатуре, губы кривились в усмешке. Интересно, Салмон, может, скрытый садомазохист? И каждый раз, когда читает мои ответы, приговаривает «Сделай мне больно?». Рикардо молча и, как показалось, нехотя ушел, но было не до того – я ярко представила картинку коленопреклоненного человека-селедки, протягивающего мне ремень.
И тут я перевела взгляд на столик и забыла, как дышать. Смотрела на тарелку, пытаясь оторвать взгляд, и не могла. Нельзя было реагировать! Нельзя! Но ничего не выходило – перед глазами стояла навязчивая и до боли выворачивающая душу картинка…
… Наше с Кираном утро. Я сижу на широком подоконнике нашей кухни. Не потому, что стульев нет – отсюда лучше видно. А оторвать взгляд, как и всегда, невозможно.
Он взбивал яйца в миске, добавляя ингредиенты один за другим, а мне было все равно – все, что он готовил, было божественным. Я знала его руки наизусть, каждый шрам, каждую венку, но мне хотелось знать их еще и на ощупь… и на вкус. Сколько раз я представляла, как облизываю его пальцы, чувствуя специи, которые он брал ими. Они разливаются, вспыхивают на языке фейерверком острой чувственности и обжигают.
Только самые желанные руки в мире оказались руками убийцы.
Я не скрывала от него своих чувств. И Киран… он будто растягивал удовольствие от моего внимания и с каждым днем привязывал к себе все больше, добавляя в наш с ним собственный рецепт остроту взглядов, сладость невинных прикосновений и – в итоге – горечь одиночества…
И вот теперь я сидела и смотрела на… его пиде. Он готовил его для меня по выходным. И мед! С хрустящей корочки на тарелку стекал растаявший от горячей начинки мед! Я поджала губы, прищурилась… и, наконец, равнодушно перевела взгляд на экран.
Схожу с ума? Вряд ли. Мог ли кто-то, кроме него, приготовить мне такой завтрак? Шанс, что на кухне что-то в суматохе перепутали и приготовили фирменный рецепт Кирана Дэвира, ничтожно мал. Да и что это, вообще, значит?!
Кровь прилила к лицу, захотелось смести все это со стола и броситься бежать. Ведь от кого меня прятали все эти три года? От него! Звонить агентам? Боже, что делать?!
Взгляд снова упал на пиде. Сырная начинка потихоньку застывала, покрываясь корочкой.
– Да пошел ты!
Я взяла нож и вилку и с невинным видом принялась разделывать угощение. Кофе мне тоже не принесли. Бросив злой взгляд в чашку, закатила глаза
– Расстарался, ничего не скажешь, – проворчала. – Подавись…
Но, как это часто бывает, закашлялась сама – мед с пряными специями скользнул в горло, обжигая, и я схватилась за чашку чая с молоком – вместо латте. Отвыкла, что ни говори. Для человека никакое новое блюдо не будет столь волнующим, как то, которое готовила, к примеру, мама. У меня мамы не было, поэтому первое такое воспоминание было связано с Кираном.
Я ела, невозмутимо запивая чаем и лихорадочно соображая. Возможно ли сбежать от человека, который приготовил для меня этот завтрак? Или нет, не так. От человека, который вот так изящно решил обозначить свое присутствие рядом? Вряд ли. Интересно, даст взглянуть в свои глаза последний раз? Дик говорили, что прячут меня по многим причинам.
Отцу досталась какая-то весьма важная информация, доступ к которой важен для многих. А я – единственное, что осталось от него. Хотя, без отца я была не сильно полезна, шантажировать моими отрезанными пальцами было некого, и это давало надежду на то, что он все еще жив. Разве стал бы он делиться со мной такими вещами, перед тем, как пропасть? Вернее, я думала, что он просто снова уехал по работе. А потом мне сказали, что он исчез.
Аппетит разыгрался зверский.
Я думала, что, пробуя шедевры кулинарии все это время, я ела. Чушь! Я, как выяснилось, голодала! Второе пиде я подхватила пальцами и изящно вгрызлась в хрустящий бок, жмурясь от удовольствия. И, как говорится, пусть весь мир подождет!
Сердце колотилось все быстрее. На языке вместе с пряным вкусом расцветал и вкус к жизни. Опасный, перченый, обжигающий… Жажда перемен заставила задышать чаще – как прежде ведь теперь не будет. Киран здесь. Зачем?
– Счет!
О, да! Мне скоро его предъявят. Буду платить с процентами за свою доверчивость.
Вместо счета Рикардо принес бумажку, свернутую вдвое. Развернув ее, я обнаружила слова, выведенные красной пастой:
«Три, два…»
– Все нормально, Элль? – послышался обеспокоенный голос.
Я подняла затравленный взгляд на Рикардо.
– Увольте шеф-повара и больше не пускайте его на кухню, – хрипло выдохнула и подскочила со стула.
Однозначно – бежать. Куда – все равно…
Я выскочила из кафе и бросилась в гущу Оушен-стрит. На людях ведь не тронет? Удаляясь быстрым шагом, я рылась в воспоминаниях, выстраивая все эмоции-пазлы того времени, когда у нас в доме жил Киран Девир.
Отец сказал, что он – сын его давнего друга, который погиб в автокатастрофе. Киран первое время не выходил вообще из комнаты, да и мне было не до него – с учебой был завал. Я занималась до поздней ночи, готовясь к экзаменам, и как-то раз спустилась в кухню за полночь. И неожиданно обнаружила там его.
Он сидел на столешнице с чашкой чая и какими-то странными бутербродами в тарелке. От одного их вида хотелось встать перед мужчиной на колени и вымолить кусочек! Про еду я забывала регулярно… На колени я, конечно, не встала, но мы познакомились. Вернее, он молчал, а я с наслаждением уминала пиде – как узнала позже – безмерно удивляясь тому, что вообще имею какие-то незадействованные мозгом ресурсы, способные получать наслаждение от еды.