Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
– Сообщение ямской гонец доставил мне с месяц назад, – сказал Гуюк. – У меня было время поразмыслить. Клятву верности я возьму с туменов, что находятся с нами.
– С этим, пожалуй, придется повременить, – рассудил Субэдэй. – Когда управимся здесь с делами, ты созовешь всю державу, как это сделал твой отец.
Байдур снова заерзал, но его проигнорировали. Положение его было таким, что не позавидуешь, но ему отчаянно хотелось вставить свое слово.
– Я могу отдать тебе четыре тумена, себе оставлю только три, – сказал багатур. – Чтобы удержать ханство за собой, ты должен располагать силой. На поле Чагатай
Тот открыл было рот, но не нашелся, что сказать. Тогда вместо него заговорил Бату. Глаза Субэдэя прищурились, а челюсти сжались, выдавая напряжение.
– Чагатай-хана ты знаешь лучше всех нас, за исключением его сына Байдура, – начал Бату. – Как, по-вашему, он поступит, когда новость дойдет до него?
Отвечая, багатур не сводил глаз с Гуюка. Каждое слово он из себя словно выдавливал.
– Если у него чешутся руки, он поведет свои тумены на Каракорум.
– Если чешутся, то понятно, – кивнул Бату, явно довольный вызванным замешательством. – А что вообще произойдет вслед за тем, как Гуюк-хан возвратится домой?
– Чагатай или вступит в переговоры, или будет драться. Что у него на уме, не знает никто. – Сцепив на столешнице руки, он доверительно подался к Гуюку: – Поверь мне, Чагатай-хан не так грозен, как может казаться.
Он как будто хотел сказать что-то еще, но поджал губы и понуро вздохнул. Если вдуматься, то решение сейчас обсуждалось не просто военное. Странно было видеть всемогущего орлока с опущенными плечами. Бату едва сдерживал злорадную ухмылку.
Среди общей гнетущей паузы Гуюк покачал головой:
– Если ты предлагаешь мне ограничиться одним лишь твоим заверением, орлок, то я лучше понадеюсь на тумены и поведу их домой. Все тумены. – Он оглянулся на Джэбэ и Чулгатая, но оба пожилых воина от обсуждения явно отмежевались. Их дело – война, а не дрязги вокруг престола.
Субэдэй тяжело вздохнул:
– У меня на столе новые карты с землями, о которых раньше у нас ходили только сказания. А теперь они вот, уже в двух шагах. До города Вена остается пройти всего триста гадзаров на запад. Дальше лежат владения тамплиеров. К югу – страна Италия. Там в горах у меня уже действуют разведчики, намечают линии следующего броска. Это ведь достижение всей моей жизни, Гуюк. Наш общий венец. – Он предпочел умолкнуть, чем униженно просить, когда наткнулся на жесткий взгляд Гуюка.
– Мне понадобятся все тумены, орлок Субэдэй.
Все
.
– Хорошо. Но оборванная
таньма
тебе без надобности. Оставь мне хотя бы ее с двумя туменами, и я продолжу путь.
Гуюк протянул руку и возложил ее Субэдэю на плечо – жест, еще с месяц назад просто немыслимый.
– Ну подумай, Субэдэй, как я могу тебя оставить? Тебя, главного военачальника самого Чингисхана? Да еще в то время, когда ты мне нужнее всего? Нет, ты идешь со мной. Ты ведь знаешь, позволить тебе остаться я не могу. А сюда ты вернешься через год, когда у нас наступит
Субэдэй вновь взглянул на Байдура, на этот раз с тоской и болью. Тот предпочел смотреть куда-то в сторону. При взгляде на Бату глаза орлока блеснули.
– Я действительно стар, – промолвил Субэдэй. – А ведь стоял я у самого истока, когда еще сам Чингисхан был молод. Сюда я больше не вернусь. Я разговаривал с пленниками. От океана нас не отделяет уже ничего.
Ничего
, Гуюк, ты понимаешь это? Мы почти
дошли
. Мы видели их хваленых рыцарей, и что? Перед нами они бессильны. Если нам пройти еще чуть-чуть, эта земля будет наша на все времена, от моря до моря. Ты сознаёшь ли? На века, на десять тысяч лет! Ты можешь такое хотя бы представить?
– Это не есть важно, – тихо ответил Гуюк. – Родина – там, откуда мы начали. И за здешние земли те, свои, я потерять не могу. Не вправе. – Руку он убрал, а голос его оставался незыблем. – Я буду ханом, орлок Субэдэй. И подле меня должен быть ты.
Субэдэй поник на своем стуле, совершенно опустошенный. Даже Бату неловко было смотреть на него. Орлока как будто подменили.
– Твое слово. Буду готовить всех к отходу домой.
*
Чагатай стоял, наблюдая восход солнца над рекой. Комната была уже пустая, без мебели; опустел и сам дворец, лишь кое-где слуги заканчивали уборку покоев. Чагатай не знал, вернется ли когда-нибудь сюда снова, и при мысли об этом ощутил боль утраты. В эту минуту послышались шаги. Обернувшись, он увидел рябую физиономию своего верного Сунтая.
– Время, мой повелитель хан, – сказал Сунтай.
Взгляд слуги упал на скомканный клок пергамента, зажатый у хозяина в ладони и со дня вручения читаный-перечитаный сотни раз.
– Да, время, – кивнул Чагатай.
Напоследок он еще раз полюбовался на знакомый вид: в лучах раннего солнца сонно млеет река, а над ней стайкой летят гуси. И печаль, и радость. Еще не набравшееся яростной силы солнце обдает румяным золотом глаза, но еще можно перед ним постоять, почти не жмурясь. Не сожжет, как-никак.
– В Каракоруме я окажусь за месяцы до него, – задумчиво рассудил Чагатай. – Как хан, я возьму с народа клятву, ну а когда вернется
он
, войны не миновать. Если только мне не уподобиться любимому брату Угэдэю. Как думаешь, Сунтай, Гуюк в обмен на жизнь примет здесь мое ханство? Ну, посоветуй же что-нибудь своему господину.
– Почему бы и не принять, мой повелитель, – почтительно осклабился слуга. – Вы же, коли на то пошло, так поступили.
Чагатай улыбнулся. Впервые за долгие годы он ощущал себя в ладу со всем миром.
– Может статься, через это я откладываю беду про запас – для себя или для сына моего Байдура. Ведь я сейчас вынужден думать и о его жизни. Клянусь Великим небом, если б только Гуюк умер во сне, путь передо мной был бы чист! А я вот, увы, по собственной воле отправил к нему сына…
Сунтай хорошо знал своего хозяина. Продолжая угодливо улыбаться, он подошел к нему со спины.
– Может, Гуюк так и считает, а с ним и орлок Субэдэй, но останется ли этот самый заложник вашей верной рукой? Ведь мир изменчив.