Чингисхан. Сотрясая вселенную
Шрифт:
Не справившись с чувствами, девочка убежала в расположенные у дома кусты.
Эйрих бросил камень на землю и решительно вошел в дом. Он увидел, как Тиудигото приобняла Ильду, утирающую слезы и тихо скулящую в горе.
– Как это понимать? – спросил Эйрих. – Зачем ты отняла добычу у Эрелиевы?
– Страх потерял, Эйрих? – вместо ответа спросила Тиудигото.
«Действительно, что это я? – задумался он. – Ох, назад дороги уже нет».
Он прошел к очагу и взял лежащую там куропатку. Незамедлительно последовала реакция: Тиудигото подлетела к нему и дала смачную оплеуху, отправившую его в непродолжительный полет.
– Не смей ничего трогать в этом
– Да, запомнил, – ответил Эйрих.
– Вечером готовь задницу к розгам, – недобро усмехнулась Тиудигото. – У Ильды трагедия, а ты думаешь только о своих кишках!
Эйриху было абсолютно плевать на Ильду и ее детей, потому что Дикиней умер совершенно не просто так. Будь этот любитель мальчиков чуточку осмотрительнее, может, сейчас был бы живым. Кивнув своим мыслям, Эйрих вышел из дома, почесал лоб, получивший только что за необдуманные и импульсивные действия знатную оплеуху.
Отработав весь день, парнишка дождался прибытия отца, после чего получил законных смоченных розг. Зевта разбираться не стал: сказано, что есть проступок – Эйрих готовит задницу.
Спать мальчик ложился на живот, потому что сидеть в ближайшие дня три-четыре не сможет. Охая и ахая, он разместился у очага наиболее удобно, после чего почувствовал прикосновение к своему правому плечу.
– Спасибо, Эйрих… – шепнула ему лежащая рядом Эрелиева.
Вроде бы ерунда, он просто хотел восстановить справедливость, но слова благодарности от сестры были приятны. В последние дни он пересмотрел ценность девочки. Возможно, не обязательно продавать ее подороже, когда она созреет.
Глава четвертая. Зимняя жестокость
30 декабря 401 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония
– Слетай за стрелами, – велел Эйрих Эрелиеве.
Сестра быстро сбегала к щиту и повыдергивала оттуда стрелы.
Как и ожидал Эйрих, те знания, что имелись у него в голове, помогли существенно ускорить освоение навыка меткой стрельбы. Если еще два месяца назад он едва мог попасть в саму мишень, то сейчас, после интенсивных упражнений, он попадал в очерченный углем круг с дистанции в двадцать шагов, с пятидесяти шагов результаты были хуже, но дело в луке и стрелах, ведь детские лук и стрелы (чего еще ожидать от землепашцев) были скверного качества, сделанные неумело, без должного прилежания. Но даже такого инструмента достаточно, чтобы приучить руки к судьбе рук мастера-лучника.
У Эрелиевы дела обстояли куда хуже. Пусть она занимается не меньше, чем Эйрих, наука дается ей тяжелее. И в этом видится разительное отличие между ними. Эйрих в голове знает, как надо метко стрелять, знает, как правильно брать упреждение и как нужно обращаться с луком. Эрелиева всего этого не знает, ей просто неоткуда все это знать, но она всерьез намерена в совершенстве освоить лук. Зачем ей это? Может, она и маленькая, но уже достаточно умная, чтобы понимать, откуда взрослые берут сочное мясо. А главное, она прекрасно понимает, как именно получают оленину. И ей хотелось не просто есть оленину, а добывать ее самой.
В отличие от Валамира и Видимира, не рискнувших браться за заведомо сложное дело, Эрелиева имела амбиции и верила в свои силы. Эйрих не мог ее за это не уважать.
Сестренка вернулась с пучком стрел в руках.
– Как у тебя все это получается? – спросила она. – Ты попал в сердце тремя стрелами из пяти!
Тут больше повлияла удача, нежели мастерство,
– Усердно тренироваться надо, – произнес он гордо.
– Хотела бы я так же метко стрелять… – мечтательно произнесла Эрелиева.
Эйрих не сомневался, что у нее перед глазами сейчас была картина, в которой она тащит из леса рогатого оленя, подстреленного и добитого лично ею.
– Не время предаваться бессмысленным мечтаниям! – пресек он игру ее воображения, передав самодельный колчан. – Берись за лук и стреляй! А потом мы пойдем в лес, попробуем прикончить хотя бы одного кролика.
Сестренка с грустью вздохнула, видимо, греза была особенно сладкой, после чего взяла лук и начала прицельную стрельбу.
Эйрих внимательно следил за тем, как она держит лук, как целится и как берется за следующую стрелу в колчане. Колчан, к слову, он сделал сам. Сам вырезал деревянный каркас, сам обшил его кроличьей кожей и сам соорудил удобные ремни, правда, без возможности регулирования, так как нет металлических застежек, а из кости получается всякая ненадежная ерунда. Возможно, он просто не умеет делать, а возможно, что из кости просто не выйдет ничего толкового. Скорее первое, чем второе. Эйрих умел признавать, что есть области ремесла, которые ему недоступны…
Эрелиева отстрелялась. Эйрих сбегал к щиту и понял, что сестренка дважды попала в сердце (так они называли центр мишени). Тоже в большей степени удача.
– Хороший результат, но я бы, окажись на твоем месте, не расслаблялся, – вернулся он к Эрелиеве. – Моя очередь стрелять.
Результаты тренировок видны даже родителям, которые, судя по всему, втайне гордились Эйрихом и Эрелиевой. Тиудигото стала более благосклонна к ним двоим, иногда выделяя особо жирные куски мяса в похлебку, а Зевта довольно кивал и хмыкал, когда проходил мимо их самодельного стрельбища. В остальном разницы никакой, но все изменится, когда они завалят оленя или, чем Эрлик не шутит, кабана или лося…
«Надеяться на хорошую добычу не стоит, – подумал Эйрих. – Тут на десятки кочевок [12] вокруг все повыбито…»
Вероятно, везде, где живут готы, с добычей очень плохо. Все надеются на что-то… И тут Эйрих вспомнил о Хумуле, погрызенном волками. На прошлой неделе он выходил на охоту, что косвенно свидетельствовало о восстановлении его здоровья. Раньше он лежал дома, его посещали знахарка Эмилона и священник Григорий. Первая делала ему припарки, а второй регулярно отпускал грехи, на случай, если Хумул внезапно преставится, и Эйриха несколько настораживало такое отношение. А как же вера в лучший исход?
12
Кочевка (монг. нуудэл) – это мера расстояния у монголов. Равна, как несложно догадаться, расстоянию одной кочевки до другой, то есть составляет примерно десять километров.
«Все-таки люди Христа у нас были несколько другими…» – подумал Эйрих, припоминая поведение представителей племен кереитов и найманов, прослывших христианами.
Они называли себя несторианами, тоже поклонялись Христу, но Чингисхан воевал против них отнюдь не из-за несоответствия верований. На кону была власть в степи, остальное – это бессмысленная пыль.
Тут в дом забежали Валамир и Видимир.
– Пойдем, узнаем, – позвал Эйрих сестру. – Судя по их возбужденным лицам, что-то случилось.