Чингисхан. Сотрясая вселенную
Шрифт:
– Не оскорбляй меня сомнением, – попросил Иоанн, вставая с неудобного дубового стула. – До встречи.
– До встречи, Иоанн, – кивнул ему на прощание Флавий Антемий.
8 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, на площади безымянной деревни
Когда пошел первый снег, готы удивленно повыходили из своих жилищ. Эйрих в это время возвращался с проверки силков, с тушкой куропатки за плечом.
Снег ранней осенью его не удивил, потому что в его родных степях бывало и не такое. Но
– Где отец? – спросил Эйрих, зайдя в дом.
– Он ушел к вождю, господин, – ответил Виссарион, чистящий брюкву.
– По какому делу? – насторожился Эйрих.
Сегодня Зевта должен был сидеть дома и отдыхать, у них с Эйрихом договор: отец не пьянствует пять дней в декаду, а сын все эти дни добывает ему по кролику или куропатке в день. Вместе с этим они тренируются в воинском деле, потому что Зевта был впечатлен боевыми навыками сына, хотя никогда его особо не готовил. Отец из него – как из замороженной грязи стрела, по мнению Эйриха, который в прошлой жизни был образцовым наставником и воспитателем для своих детей.
Вместе с Зевтой к тренировкам подключились Валамир, Видимир и Афанарик. Для троих братьев Эйрих стал неоспоримым авторитетом на воинской стезе, потому что отец-то уже давно ходит в набеги, а Эйрих же тут все время был, почти ничем от них не отличался, только странно себя вел и вообще был какой-то не такой… И тут успех в набеге, к нему прислушиваются вождь и отец, а потом он Вульфу на поединке зарубил, и это была заявка на титул самого славного сверстника, а также доказательство того, что если усердно тренироваться, то можно стать таким же.
Только вот Эйрих не видел перспектив в своих братьях. Не воины они, как бы им там ни казалось. А вот перспективной, к его удивлению, оказалась Эрелиева. Она разительно отличалась от сверстниц, стреляла из лука лишь чуть хуже Эйриха, сама уходила в лес и тренировалась там с настоящим боевым топором, раздобытым невесть где. Возможно, украла, возможно, выменяла на что-то…
Эйрих с предубеждением относился почти ко всем женщинам, причем имел на то основания: в степи женщины не значили практически ничего, за редким исключением. Для Темучжина такими исключениями стали его мать Оэлун и жена Бортэ. Они имели на него влияние, он никогда бы не смог поднять на них руку и даже не помышлял о том, чтобы от них избавиться. Матери он был обязан и любил ее, а вот Бортэ… Первая его жена была особенной женщиной. Она обладала волей, какую не проявляли иные мужи, а еще умела мастерски интриговать…
«Я только допускаю, что казнил некоторых своих младших жен совершенно не по делу… – подумал Эйрих, выходя из дома. – Никогда не забуду ту грызню в ставке, развернувшуюся из-за взятия мной в жены меркитки Хулан…»
Эту жену Темучжин получил в качестве дара от вождя меркитов Дайр-Усуна. Хулан была дочерью вождя, поэтому такой щедрый жест был воспринят как акт примирения и нешуточная возможность для мирного сосуществования. Но надежд этот брак не оправдал, поэтому меркиты в конце концов были уничтожены.
«И поделом им, неблагодарным собакам…» – подумал Эйрих с застарелой ненавистью.
Хулан дала ему двоих сыновей, которые показали себя с лучшей стороны. Но все равно основная
У готов, собственно, положение вещей отличается не сильно. Правда, в древних мифах, рассказываемых Тиудигото детям перед сном, были сведения о девах-воительницах, сокрушавших своих врагов, как мужчины. Эйрих считал это брехней, потому что ни одна женщина не устоит в схватке против крепкого воина, но сказки на то и сказки.
Впрочем, если Эрелиева не окажется пустышкой, он позволит ей быть лучницей в собственном кешике. Это, во-первых, может послужить поводом для расхождения молвы о его славном воинстве, во-вторых, хорошие лучники в этих краях на дороге не валяются, а в-третьих, родичи Эйриха должны быть не такими, как все, не хуже, а лучше остальных.
«Род господ, вне сословий, но над ними, – сформировалась в голове Эйриха концепция. – В этом точно что-то есть».
У кого-то возник бы вопрос: хочет ли Эрелиева становиться пресловутой девой щита? Но это неправильно поставленный вопрос. Правильный звучит так: как скоро она начнет умолять Эйриха взяться за ее обучение ратному делу?
Римляне устраивают гладиаторские бои, где участвуют и женщины в том числе. Октавиан Август в своем труде осуждает данное явление, но не запрещает законом.
«Все-таки странные люди эти римляне», – подумал Эйрих, вспомнив об этой двойственности.
Вспомнив «О своей жизни» Октавиана, Эйрих невольно вспомнил и «Деяния» Марцеллина. Если первый изъяснялся на максимально простой и понятной латыни, то последний использовал такую витиеватую форму, что у бедного мальчика спотыкался мозг, а иногда полностью отключался от труднопонимаемых формулировок, глядя на которые, даже Хрисанф и Виссарион лишь недоуменно разводили руками. Вот так никогда нельзя писать, никому от этой витиеватости не станет лучше, зато написавшего возненавидят всюду, от Геркулесовых столбов до крайних степей Сарматии… Последнее – это фраза из «Деяний», которую Эйрих решил использовать, когда надо будет описать что-то протяженное.
Думая об этом и клятвенно обещая, что заставит себя вновь сесть за «Деяния» сегодня же, за несколько часов до заката, Эйрих дошел до жилища вождя, расположенного рядом с бражным домом. Видимо, тот не любит далеко ходить.
Возле жилища стояли диковинного вида телеги, а также пара десятков… римлян. Эйрих сначала ненавязчиво замедлился, а затем остановился. Он отсутствовал в деревне всего часа три, а тут появились римляне, свободно беседующие на своем наречии и посмеивающиеся над своими шутейками.
Взглянув на бражный дом, он разглядел за бычьим пузырем, натянутым на окно, многочисленные силуэты. Неизвестно, что делать с римлянами, но они ведут себя так, будто все происходящее в порядке вещей и ничего экстраординарного не происходит. Эйрих решил, что прежде смелых действий нужно разобраться в происходящем.
Так как он молодой дружинник, он свободно вхож в бражный дом, поэтому парень смело зашагал к входу и наткнулся там на подвыпившего мужика в пластинчатых доспехах.
– Дай пройти, варвар, – приказал мужик.