Чингисхан

Мэн Джон

Не приходится сомневаться, что у поэтов-певцов, собравшихся в Авраге летом 1228 года, не было недостатка в древних легендах о происхождении их народа. Ныне же появился новый предмет воспевания — возвышение Чингиса, рождение нации, основание империи. Но тогда это было совсем недавним прошлым. События и истории, уже закрепившиеся в фольклоре, все еще представляли собой живую память участников событий. Факт обретал новую форму в поэзии и легендах и, возможно, претерпевал искажения. Наверняка кое-кто из стариков в Авраге ворчал по поводу того, что молодежь ничего не знает. Но это не совсем так.

Самые блестящие и самые лучшие из монгольского Каме лота теперь владели и одним очень важным новшеством. За двадцать лет до смерти Чингис, вождь кочевников, стал имперским правителем. К этому моменту он осознал, что править царством, в состав которого входят города и оседлое население, пользуясь лишь одним устным словом, не получится. Нужны

законы и система их применения, нужно вести записи, протоколы. Всего этого не создать, если монголы не научатся писать. Для не умевшего ни читать, ни писать племенного вождя эта мысль была очень смелой, потому что одновременно служила укором его собственному невежеству. Возникал вопрос: какую письменность принять? У китайцев было письмо, но на освоение его требуются годы и годы, к тому-же ни одного монгола силком не заставишь, не то что по желанию, перенять что-либо от презренной нации земляных червей и городских жителей, которых судьбой пред начертано покорить. Некоторым соседним тюркским племенам письменность досталась от предков. Вполне возможно, что Чингису самому доводилось видеть их выбитые на камне надписи. К счастью, у недавно покоренных найманов имелась своя письменность, которую они переняли от уйгуров, живших в области, относящейся к Западному Китаю. Знаки этой письменности располагались вертикальным столбиком, и она пришла к найманам 300 лет назад из Согдианы и считалась письмом и языком народов Центральной Азии, ее лингуа франка с V века. Согдийские же письме на уходят корнями в арамейский язык, который, в свою очередь, является ответвлением древнееврейского. Достоинством найманской письменности и ее преимуществом было то, что она основана на алфавитной системе и легко читается. Чингис велел своим сыновьям адаптироватьее к монгольскому языку и с ее помощью создать аппарат управления империей. Во Внутренней Монголии ею все еще продолжают пользоваться.

В Авраге в 1228 году летописцы и источники оказались рядом. Кому-то пришла в голову мысль, что другого такого случая закрепить легенды и недавние события на бумаге может и не случиться больше и сделать это надо, уделяя главное внимание самым важным событиям монгольской истории — возвышению Чингиса. Так и вышло, что кому-то поручили заняться первым монгольским письменным памятником — книгой под названием «Тайная история монголов». Последнюю точку в ней поставили, как отмечено в ее последнем параграфе, «во времена Великого Собрания, в Год Крысы и в Месяц Косули, когда на Семи Холмах, что на острове Ходо-Арал на реке Керулен, устанавливали дворцы».

Керулен, Хентей — эти названия мало что говорят людям за пределами Монголии. И реку, и горы можно увидеть одно временно с самолета, пролетая над Гоби по пути из Пекина в Монголию. Если незадолго перед посадкой в Улан-Баторе вы выглянете в иллюминатор, то ваш взгляд скользнет на северо-восток по бескрайнему морю травы, на котором вы вдруг заметите едва различимый след автомобиля и одиноким грибом торчащую войлочную юрту. Вдалеке чернеют хвойные леса и высятся белые сверкающие вершины горы Хентей, последние аванпосты сибирских хребтов, вытягивающихся через границу из России в Монголию. Здесь проходит географическая граница между горами и равнинами, где камень уступает место траве, а реки, устремляясь вниз с высоты, постепенно теряют скорость и разбегаются неторопливыми ручейками.

Одна из рек стекает с гор прямо на юг, а потом круто поворачивает к северо-востоку. Эта река, обычно обозначаемая на западных картах как Керулен, монголами называется Херлэн, это одна из трех величайших рек, которые собирают воду со всей центральной части страны. Широкий, стокилометровый изгиб Керулена омывает южную оконечность так называемого острова Ходо-Арал, 4000 квадратных кило метров лабиринтов холмов, сдавленных с краев реками Керулен и Ценкер, которые текут параллельно на протяжении ста или даже более километров. Потом холмы стираются, и начинается царство степей, и Керулен резко поворачивает на северо-восток, образуя гигантский изгиб, который только возможно вообразить себе, и тут же две реки сливаются около Аврага. Отсюда широкая долина уходит на северо — восток в самое сердце Чингисовых мест. Горы, реки, эта долина и особенно вот этот примечательный кусочек пастбищ образуют сердце Монголии, район, который немногим более 800 лет тому назад стал колыбелью племени их величайшего вождя и всей их нации, потому-то летом 2002 года я сел в машину и поехал посмотреть на него.

Монголы предпочитают всем другим машинам российский, вернее, украинский «УАЗ». Это рабочая лошадь для тех, у кого нет лошади. У него и передние, и задние колеса ведущие. Рулевого усиления нет и в помине, так что сидеть за рулем «УАЗа» — это все равно, что ворочать волом. Но водитель, звали его Хишиг, веселый парень со следами сильных ожогов на шее и руках, правил машиной как бог, смело бросаясь в непролазную

грязь, форсируя реки, взбираясь на крутые берега, на ровном месте выжимая из автомобиля сумасшедшую скорость.

Выехав из столицы Монголии Улан-Батора, мы полдня двигались на юг вдоль Керулена, объезжая холмы, образующие подступы к массиву Хентей. Стоял конец июня, лучшее время года, когда лошади сильные и гладкие, а сурки лопаются от жира. Лучше всего было ехать и ехать не останавливаясь. Если мы притормаживали и выходили из машины, тотчас же под ногами раздавался неимоверный стрекот кузнечиков, и на нас набрасывались полчища мух. Мы предпочитали быть все время в движении. Гойо [1] выпускница филологического факультета, переводчица с английского, девушка с негромким голосом, коренастая, плотная, как монгольская лошадка, рассказывала, как ей хочется поехать на учебу за границу, а Баатар, директор музея, мужчина среднего возраста, с лицом эльфа и в солидных очках, все время приятным высоким тенором напевал народные мелодии. Он из бурят, народности, родственной монголам, вдоль и поперек исходил всю Северную Монголию и влюблен в песни своего народа.

1

По традиции монголы имеют одно имя, состоящее обычно из двух частей, укороченное имя сохраняет первую. В наше время монголы-интеллигенты пользуются чем-то вроде русского отчества, который в английском ставят на второе место, а в монгольском, наоборот, на первое. Таким образом, Гойо, привыкший к английскому варианту, был Гойоцецег Раднаабазар, Баатар был Дорджин Баатарцогт, а наш шофер — Хишингням. (Прим. авт.),

Аврага оказалась сразу двумя местами. Первое — живой сегодняшний город, горстка деревянных домов, свидетельство переходного характера территории, что объясняет типично сибирскую жилищную архитектуру. Дома свободно разбросаны по округе и держатся вместе в этом мире травы, притягиваемые друг к другу, наверное, собственным тяготением. В сущности, город обязан своим существованием соседству с озером, богатым лечебными грязями, куда в летние месяцы приезжают люди, чтобы покупаться и намазаться сернистыми грязями. Об озере знает не очень много народу, преимущественно те, кто готов пуститься в такого рода путешествия, но место это действительно чудесное, на озере широкие песчаные пляжи, похожие на лужайки берега, где приятно загорать и где построены загоны для скота и лошадей. Наша база располагалась неподалеку — туристский лагерь, десяток круглых монгольских юрт (гээров).

Вторая Аврага, цель нашей поездки, лежит в степи километрах в десяти к югу. В старой столице смотреть нечего, но место говорит само за себя. Прямо под невысокими холма ми, раскопанными участниками проекта Триречья, расположена квадратная, окруженная белой стенкой площадка метров двести в ширину, похожая на огромный плац для парадов. Девять юрт и с полдесятка торчащих в разных концах площадки памятников охраняются двумя статуями солдат с копьями, кривыми мечами и круглыми щитами, в конических шлемах и высоких сапогах. Но настоящая охрана стояла у входа. «Добро пожаловать в дворец Чингиса, — гласил плакат на монгольском и английском языках. — Это почитаемое место. Здесь вы можете пообщаться с древней монгольской историей и культурой. Пожалуйста, заплатите в кассу». Это было частное предприятие, которое жалко напоминало многие «мемориальные места» на Западе. Никаких подлинных памятников там не было и в помине, ничто не говорило о том, что здесь когда-то стоял дворец. В девяти юртах — девяти, так как по традиции число девять имеет особое значение — висели портреты Чингиса и его цариц, копии оружия и штандарты с хвостами яков. В каждой юрте можно было помолиться перед святынями, освещенными коротки ми, по старинной буддийской традиции увитыми лентами синего шелка, свечами из коровьего масла.

Вот и все, что было сделано в 750-летний юбилей «Тайной истории», что официально отмечалось в 1990 году. «Как гласит последняя фраза «Тайной истории», — пояснил нам местный гид, — книгу закончили в 1240 году». Но, минуточку, у меня записано, что это произошло в 1228 году. Эта разница, по поводу которой поломано много ученых копий, объясняется имеющейся в «Тайной истории» ссылкой на год Крысы, первый в двенадцатилетнем цикле животных, который монголы переняли у китайцев. Отсюда и двенадцать лет разницы. Но какой год мог быть на самом деле? Один из этих двух — или какой-то более поздний год Крысы? Доказательства строятся на том, что в «Тайной истории» рассказывается о правлении Угедэя, но ни слова не говорится о его смерти в 1241 году. Таким образом, если верить тексту, он мог быть написан только в 1240 году.