Чингиз-Хан
Шрифт:
– Есть две старухи; их посадил новый султан за то, что они колдовали и хотели нагнать на него болезнь.
– А молодых женщин нет?
– Что ты ко мне пристал? Ты кто: судья, начальник палачей или старший имам мечети? Я не смею разговаривать с тобой. Может быть, ты разбойник и хочешь освободить других головорезов. Возьми назад свои деньги и отъезжай отсюда.
Кара-Кончар поднял плеть и хотел ударить сторожа, но чья-то рука мягко удержала его. Он оглянулся. Высокий старик с длинными до плеч волосами, одетый в рубища, горящими глазами встретил гневный взор Кара-Кончара.
– Видно,
Кара-Кончар тронул коня и поехал за странным стариком. В переулке старик еще ускорил шаги и вскоре завернул в глухую улицу. Здесь он остановился.
– Ты не удивляйся, что я заговорил с тобой. Я уже целый год хожу к тюрьме и передаю хлеб моему господину, брошенному в подземелье. Его звали Мирза-Юсуф; у хорезм-шаха Мухаммеда он был летописцем. Шах выказывал ему милость и ласку. Но когда старая гиена Туркан-Хатум сделалась в Хорезме "великим мечом гнева и копьем могущества", она не пожалела ни седин, ни слабости Мирзы-Юсуфа и бросила его в подвалы тюрьмы...
– Но за что?
– За то, что он в своей книге назвал ее "черным пятном на плаще могучего Хорезма" и описал все ее подлости. Об этом донесли шахине святые имамы, и теперь я хожу по городу, прошу подаяния и отношу в тюрьму, чтобы прокормить беспомощного старика. Я жду, чтобы ворвались в этот город неведомые кочевники. Когда они будут резать население и джандары разбегутся, как мыши, я прибегу к тюрьме, задушу своими руками этого подлого сторожа и выпущу на свободу всех заключенных, а с ними и старого Мирзу-Юсуфа. А сам я тогда уйду на свою родину.
– А далеко твоя родина?
– Далеко! Я из русской земли, и зовут меня Саклаб, а по-нашему дед Славко.
Кара-Кончар задумался.
– Скажи мне, бек-джигит, кого ты ищешь? — продолжал старик. — Может быть, я могу тебе помочь?
– Много ли женщин в тюрьме? Сторож сказал, что сидят только две старухи.
– Он солгал! Ты заметил в башне, высоко под крышей, маленькие отдушины? Там — небольшие каморки. В них запрятано несколько женщин из гарема шаха за то, что они оказались непокорными.
– Есть ли среди них туркменки?
Старик задумался.
– Я все узнаю. Этот сторож любит деньги. Хотя одет он оборванцем, но он богат. Из всех подаяний в пользу заключенных он им отдает едва ли половину, а все остальное берет себе. У него есть и дом, и сад, и гарем из восьми жен... Я попробую помочь тебе. Видишь эту старую калитку под деревом, — здесь раньше жил мой хозяин, летописец Мирза-Юсуф. Я оберегаю его дом и книги... У него была воспитанница, Бент-Занкиджа; она помогала ему переписывать книги. Но она уехала в Бухару и потом исчезла. И вот я остался один...
– Я верю тебе, старик Саклаб, и не думаю, что ты хочешь моей гибели. Завтра утром я буду здесь...
8. ЧТОБЫ ВЗЯТЬ ГУРГАНДЖ — ЕГО НАДО СПЕРВА РАЗРУШИТЬ
Монгольское войско,
Затруднение представило отсутствие поблизости камней — нечего было бросать. Тогда китайцы предложили вырубать из тутовых деревьев большие ядра и долго выдерживать их в воде, пока они не получат необходимой твердости.
Отдельные отряды монголов появлялись с разных сторон города, вступали в бой с выезжавшими из ворот отрядами всадников и быстро уносились, стараясь снова заманить их в засаду. Но гурганджские воины уже были настороже и возвращались под защиту своих стен.
В городе во главе войска стоял султан Хумар-Тегин, а ближайшими его помощниками были Огул-Хаджиб (защитник Бухары), Эр-Бука-Пехлеван и Али-Дуруги. На военном совете султан Хумар-Тегин показал подметные письма монголов. В них население приглашалось открыть ворота и довериться монголам, которые не сделают никакого вреда.
– Почему не договориться с ними? — говорил султан. — Лучше выдать им большую дань и кончить дело миром, чем подвергать всех жителей ужасам вторжения, резни и пожаров.
Огул-Хаджиб и другие возражали:
– Ты, падишах, вероятно, забыл, что монголы сделали с Бухарой, Самаркандом, Мервом и другими городами? Там жители тоже просили пощады и бросали оружие. Монголы отобрали лучших ремесленников и послали к себе в Монголию, а остальных перебили палками с железными шарами.
– Все-таки надо узнать, чего хотят монголы.
Ночью султан Хумар-Тегин с небольшой свитой выехал из Гурганджа и прибыл во дворец, где пировали Джагатай и Угедэй. Он предстал перед ними, сложив руки на груди, как проситель.
– Что ты нам привез? — спросил со смехом Угедэй. — Где золотые ключи от ворот?
– Я преклоняюсь перед величием и силой владыки Востока, Чингиз-хана, и хочу служить ему, как служат другие беки.
– Нам нужен город Гургандж, а не такие перевертыши, как ты! — ответил мрачный Джагатай. — Можем ли мы поверить одному твоему слову, если ты бросил родной народ и даже готов пойти против него? Возьмите его!
Палачи схватили Хумар-Тегина и всех его спутников. Они сорвали с них одежды, не проливая крови, переломили им хребты и бросили в овраг, где, еще полуживых, их объели шакалы и собаки.
Когда прибыл со своим войском старший сын Чингизов Джучи-хан, Гургандж был уже в тесном кольце монгольских отрядов. Чтобы подвести к стенам метательные машины, три тысячи монголов и толпа пленных стали исправлять мост через канал. Вдруг из ворот Гурганджа вылетел отряд смелых всадников во главе с туркменом Кара-Кончаром. Они внезапно напали на работавших монголов и всех их перебили, нагромоздив на мосту целый вал трупов. Этот успех воодушевил осажденных.