Числа и знаки. Трилогия
Шрифт:
– Полагаю, я могу вам доверять, - согласился Мерль.
– Идемте же, нас ждет коляска.
– Позвольте мне ехать с вами, - попросил вдруг Мальтус Фолькон.
– Кто вы, могу ли я узнать?
– поинтересовался секунда-конестабль.
– Младший архивариус Палаты Мальтус Фолькон.
Секунда-конестабль насторожился, но ничего не сказал, лишь кивнул.
Тихие и малолюдные улицы выглядели печально; кое-где попадались открытые двери лавок, одинокие лоточники, у которых никто ничего не покупал, да пьяницы, единственные бесстрашно бродившие по мостовым.
Навстречу
Бофранк не удивился, когда их провели прямиком к грейскомиссару: чиновника его уровня если и мог кто допрашивать, то лишь один Фолькон. Юноша остался в приемной, а субкомиссар в сопровождении Мерля проследовал в кабинет.
– Мне странно слышать о ваших деяниях, Бофранк!
– жестко заявил грейскомиссар, как только они вошли.
– Понимаете ли вы, что совершили?
– Я ничего не совершал, - возмутился Бофранк, - и не хочу слышать гнусных наветов.
– Сие не наветы, а подлинные свидетельства, и вы знаете это лучше меня!
– Свидетельствующий против меня фрате Хауке суть мой давний и последовательный недоброжелатель. Что мешало ему попросту очернить мое имя?
– Вас видели десятки людей!
– Из которых, прошу заметить и как я понимаю, никто не знал меня ранее. Согласитесь, хире грейскомиссар, ведь я провел юные годы отнюдь не в монастыре фелицианок. А тут - какой-то погром, исчезновение грейсфрате Баффельта… Кстати, насколько мне известно, грейсфрате не должен был бы находиться в женском монастыре, как по-вашему?
– Не нам судить о вопросах и делах церкви, - сказал Фолькон, с некоторой, впрочем, неуверенностью.
– Однако ж я ничего не совершал из того, что мне приписано. Да, я провел время в компании друзей, каждый из которых подтвердит это.
– А подтвердит ли сие хозяин гостиницы?
– Ввечеру я его не видел, как и он меня; всякое может быть. Но покамест получается слово Хауке против моего, и оба подкреплены словами свидетелей.
– Даже если так, вы сами знаете, что я вынужден взять вас под стражу.
Сказав так, грейскомиссар позвонил в колокольчик, и в кабинет вошли трое гардов, среди которых Бофранк увидал и Акселя. Бывший фамилияр сконфуженно уставился в пол, и Фолькон хотел было уже отдать указание проводить Бофранка в камеры, когда в кабинет вошел его сын.
– Дверь была худо притворена, и я невольно слышал разговор, - сказал он, с чрезвычайной смелостию глядя прямо в глаза отцу.
– Я редко просил вас о чем-то, отец, но сейчас хочу поговорить с вами наедине. Пусть хире субкомиссар побудет это время в приемной - возможно, после нашей беседы вы измените свое решение.
– Что ж, побеседуем, - согласился немало озадаченный грейскомиссар.
Бофранк и гарды вышли в приемную, и Аксель пробормотал виновато:
– Кто ж знал, хире Бофранк, что оно так…
– Служба есть служба, - сказал Бофранк, который и в самом деле не имел никакой
– Скажи лучше, как жизнь у тебя?
– Какая тут жизнь, - махнул рукою Аксель, сделав указание гардам удалиться, - коли город, того и гляди, весь перемрет! Тьфу-тьфу, домашние мои все целы… да надолго ли? Как и уберечься, не знаешь…
– Вот что скажу тебе, Аксель. Ты верно мне служил и, хотя отличался порой ленью и винопитием, в остальное время выказывал себя достойно. Может статься, я на днях уеду и вернусь ли обратно - не ведаю; коли не появлюсь я спустя полгода, пойди на улицу Подмастерьев, найди там дом некоего Ульрика Гаабе, некогда ростовщика, а ныне торговца старинными вещами. Сей Гаабе человек честный, он должен мне денег - сумма не столь уж велика, но тебе с семьею, чаю, пригодится.
– Что вы такое говорите!
– воскликнул Аксель.
– Возвернетесь и сами потратите, на что надобно.
– Если возвернусь - потрачу. А уж коли нет - сделай это за меня, притом мнится мне, что ты распорядишься деньгами с большим умом, нежели я.
В этот момент из кабинета вышли оба Фолькона, отец и сын.
– Мне пришлось рассказать все, что я знал, - поторопился сказать юноша, - и прошу не сердиться на меня за это, хире Бофранк.
– Мальтус убедил меня отпустить вас, - сухо сказал грейскомиссар.
– Я не могу сказать, что поверил в эту историю всецело, однако ж некоторые события кажутся мне необъяснимыми… Не знаю, правильно ли я поступаю, но я в самом деле освобождаю вас, хире Бофранк. Благодарите моего сына, который выказал небывалое мастерство увещевания и, как я вижу, вообще поумнел и посерьезнел в последнее время чрезвычайно.
– Благодарю вас, хире грейскомиссар, - учтиво сказал Бофранк.
– Полагаю, вы не пожалеете о своем решении. А теперь позвольте откланяться, ибо меня ждут крайне неотложные дела.
Кого-кого ожидал Хаиме Бофранк обнаружить в гостиничных комнатах, но только не грейсфрате Шмица. Однако ж он был там - сидел в кресле и вел степенную беседу со старичком алхимиком. Здесь же присутствовала Гаусберта; где были остальные, Бофранк не ведал.
– Я счел необходимым приехать сам и поговорить с вами, дабы ничего не исказилось при передаче на словах или на бумаге, - предварил вопросы субкомиссара Шмиц.
– Уловленный вами Баффельт был доставлен вчера в полном здравии, и мы имели с ним беседу…
– Что с ним сейчас?
– спросил субкомиссар с тревогою.
– О том не стоит волноваться, - сказал Шмиц.
– Но Баффельт рассказал премного интересного. Прежде всего он спрятался в монастыре, ибо боялся чумы, но пуще чумы опасался своего новоявленного господина; рассудив, что лучшим будет пересидеть в покое и сладострастии, покамест все разрешится само собою, грейсфрате затворился у фелицианок, а вас, хире Бофранк, повелел убить, дабы вы не вмешивались в ход событий и не нарушили чего ненароком, что так свойственно вам. Для сего послан был ваш брат Тристан, коему злокозненные люциаты обещали небывалые блага, - но он не справился и был наказан. Где он теперь, Баффельт не ведает.