Число и культура
Шрифт:
На материале постттоталитарных государств, в частности России, выше была отмечена характеристическая особенность: носителями одновременно обеих форм легитимации, обоих типов общественных ценностей являются все противостоящие друг другу политические силы (былые тоталитаристы – например, коммунисты и националисты – осваивают плоды и инструментарий демократии, а "демократы" разных толков страдают генетическими болезнями патернализма, авторитарности, олигархичности). Не иначе – и в складывающемся мировом сообществе. Былые либералы (носители "западной" идеологии) окрыляются возможностью бесконтрольных экспансии и контроля, стремясь внушить дух безоговорочного подчинения и смирения остальным, и напротив, более "отсталые" народы и политические движения взывают к необходимости разделения власти, к учету мнения менее сильных, да и просто численного большинства, т.е. к тому, что прежде считалось атрибутами либеральной позиции. Поскольку подобной "двойственностью" отличаются все влиятельные политические движения, постольку кватерниорная
Почему именно Европе (плюс ее соседу и кузену России, Евразии), согласно гипотезе, предстоит постепенно, но неизбежно превращаться в одну из главных арен четырехсоставных партийно-политических систем? – Не только из-за того, что в настоящее время здесь разворачивается одна из самых впечатляющих кватерниорных территориально-политических конструкций (см. строение ЕС по региональным ансамблям, раздел 1.4.2.1 ), и из-за естественного феномена "индукции". Априори двойственен сам статус Европы: с одной стороны, входящей в круг правящей мировой элиты ("Запад", НАТО), а с другой – вопреки историческому первородству, занимающей в этом кругу не главное место (последнее, конечно, у США). Поэтому общественному сознанию европейцев свойственны как верность устоявшимся либеральным, демократическим ценностям, так и переживание своей зависимости от внеположных источников власти. Для каждой отдельной страны Евросоюза роль этих внешних источников исполняют США и общеевропейские (над- и вненациональные) бюрократические институты. Такая ситуация, как мы знаем, способствует формированию неодномерного политического поля и, как следствие, последовательному вытеснению биполярности (одномерности) более дифференцированными политическими паттернами.
Соответствующая трансформация протекает практически на наших глазах. Недавно неоспоримо ведущие пары – социалисты и социал-демократы (умеренно левые силы), с одной стороны, и либерально настроенные консерваторы (неоконсерватизм, блок правый), с другой – переживают всевозрастающий кризис доверия, все более широкие круги населения выражают сомнение, что старые партии способны к адекватным ответам на вызовы новейшей эпохи. Не станем гадать, почему. Возможно потому, что старые партии попросту "надоели" за минувшие десятилетия, и в социумах усиливается порыв сбросить старую кожу. Возможно, причины следует искать в идущей интеграции Европы: теперь уже не только малые страны, вроде Швейцарии и Голландии, ощущают себя объектом манипуляции со стороны могущественных внешних сил (к примеру, неизбранных брюссельских чиновников), но и самые крупные. Независимо от эмоциональной оценки, перемены в коллективном мироощущении не могут не наступить. Но тогда перед нами вновь двойственная легитимация: традиционно-национальная, во-первых, и над-, транснациональная, во-вторых. Ergo: М = 4.
Какие силы дополнят традиционных умеренно правых и умеренно левых? – Список возможных идеологий исключительно короток, а выбор осуществляется из него. Популисты разных мастей, "зеленые", националисты, кое-где неисчезнувшие коммунисты – вот, собственно, все. И если в ближайшее время трудно ожидать в Европе выхода на сцену влиятельных религиозных экстремистов (фундаменталистов), то со временем – когда, скажем, в Европе накопится критическая масса мусульман – и этот компонент в состоянии превратиться в "живой".(12) Пока же нельзя не заметить почти повсеместного укрепления позиций националистов и популистов. Кто-то не без оснований видит в этом болезненный отклик на последствия глобализации (в каждой стране становится все больше иностранцев, особенно из менее развитых стран, которым чужд местный уклад), а с точки зрения рационального бессознательного придется констатировать рождение второго политического измерения. Так и в России в 1993 г. на политическую сцену буквально ворвалась такая экстремистская, демагогическая партия как националистическая ЛДПР Жириновского (выдававшая себя за "третью силу") – и именно после скачкообразной дискредитации предыдущих властителей душ и умов: лагерей "демократов" и "патриотов". Просто в России, подвергающейся интенсивной массовой "перетряске", подобный переход происходит быстрее, а кризис в Европе – не столь острый, обвальный.
Националисты упрочивают свои позиции во Франции (фронт Ле Пена), Италии (Берлускони) и Германии (см. Немецкий народный союз). Недавно европейский и мировой истеблишмент вводил санкции по отношению к Австрии за включение в правительство националистов (представителей Партии свободы Йорга Хайдера). Но резкие меры не в силах отменить положение, а скорее подливают масло в огонь (любые националисты буквально взрастают на дрожжах всевозможных кризисов и ультиматумов). Это более чем убеждение: Австрия – лишь один из пионеров начавшегося движения, по ее стопам последуют и другие. Вместе с мировым сообществом Европа переживает третью политическую бифуркацию(см. главу 2), параллельно протекают бифуркации и в отдельных странах (Италии, Германии, Австрии); рождение дополнительного политического измерения – не случайный, а объективный процесс, к которому надо морально и концептуально готовиться.
В книге не ставилась задача привести полный реестр прямых или косвенных образцов четырехсоставных (т.е. двумерных) партийных систем, так что ряд можно пополнить. Так, на парламентских выборах в Чехии в июне 1998 г. пятипроцентный барьер удалось преодолеть двум представителям левых сил (Чешская социал-демократическая партия и коммунисты) и трем правым партиям (Гражданская
Современные политологи уже повернулись лицом к фактору многомерности. Так, в статье В.М.Сергеева и др. можно прочесть: "Традиционный подход к изучению поведения парламентских фракций и депутатских групп заключается в распределении их вдоль некой абстрактной оси, соединяющей две полярные позиции (например, "консерватизм" и "радикализм" или "коммунизм" и "реформаторство"). Корни такого "одномерного" восприятия кроются в исторически сложившейся практике размещения депутатов в зале заседаний в зависимости от политических предпочтений, позволяющей зрительно выделять "правое" и "левое" крылья, а также "центр". Будучи скорее метафорой, подобная схема неплохо описывает политическую реальность в тех случаях, когда на политической сцене идет борьба двух основных сил. Однако в более сложных ситуациях, в частности, если общество расколото по нескольким существенным направлениям, позиция каждой политической группы и взаимоотношения между ними оказываются гораздо сложнее, чем может выразить одномерная модель. Это ставит перед исследователем задачу разработки аналитической модели, которая, как минимум, учитывала бы возможную многомерность пространства политических проблем, а еще лучше – позволяла бы определять его истинную размерность" [292, c. 51- 52]. Сказанное о парламенте относится и к политической структуре общества в целом.
1 Зачем считать тех, кому в Думу пройти не удалось? Поданные за них голоса "пропали".
2 Будь то закулисно управляемые олигархами, кукловодом Б.А.Березовским, "Семьей" блок "Единство", СПС и заслуживший их циничное доверие Жириновский, т.е. правые силы, или же лелеющие корыстные планы устранения общего любимца В.В.Путина силы левые – КПРФ, ОВР и "Яблоко".
3 В сноске допустимо привести одно из побочных соображений. До сих пор Кремль под каждые выборы в Думу создавал новую "партию власти": в 1993 г. – "Выбор России", в 1995 г. – НДР, в 1999 – "Единство". Помимо не нуждающейся в комментариях безответственности подобной политики (в еще не окончательно сложившуюся систему партий вносятся дополнительные искажения и возмущения), справедливо отмечается ее тупиковость в долговременном плане. Дальнейшая фрагментация неизбежно ведет к неуправляемости и неработоспособности парламента.
4 К моменту выборов у "Единства" нет ни сформулированной идеологии, ни программы, за что их укоряют представители старых партий. Зато есть "порыв". Ср. Муссолини: "Наша программа очень проста: мы хотим править Италией. Нас постоянно спрашивают о наших программах. У нас их уже слишком много. Для спасения Италии нужны не программы, а люди и сила воли" [437, S. 105].
5 Вот каково, уже после выборов, описание позиции "Единства" (оно же: "Медведь") аналитиком из "Аргументов и фактов": "Идеология: прагматизм, если это можно назвать идеологией. Некоторые эксперты также называют "медведей" центристами и государственниками" [367].
6 Стоит сказать, что предварительная примерка третьего политического измерения в России состоялась еще в 1996 г. В ряду наиболее серьезных кандидатов на пост президента фигурировали не только формальные или фактические лидеры четырех крупнейших парламентских партий: Б. Ельцин (ср. в Думе НДР, "партия власти"), Г.Зюганов (КПРФ), Г.Явлинский ("Яблоко"), В.Жириновский (ЛДПР), – но также и беспартийный пятый, А.Лебедь, занявший в общем зачете третье место после Ельцина и Зюганова (за каждого из остальных кандидатов – С.Федорова, М.Горбачева, М.Шаккума, В.Брынцалова – проголосовало около одного процента избирателей и менее, следовательно, их можно не принимать в расчет). Интенсивно раскрученный средствами массовой информации Лебедь – "государственник, не обремененный никакой партийной идеологией" – послужил прообразом для более поздних В.Путина с партией "Единство" у подножия и Е.Примакова с ОВР, а также являлся наследником успеха В.Жириновского образца 1993 г. Подобные явления вовсе не редкость, у следящего за политическими процессами читателя есть возможность сравнить с небезуспешной попыткой покушения на основы американской двухпартийной системы (следовательно, одномерной) со стороны Росса Перо (1992 и 1996 гг.). Энергичному популисту чуть было не удалось дать начало новому для Америки политическому измерению.