Число Приапа

Плещеева Дарья

График Тони был так же причудлив, как график Саши. Она, получив искусствоведческий диплом, пристроилась к крупному антикварному салону «Вольдемар» и получала за разумные экспертные заключения неплохие деньги. Также она выезжала с хозяевами на аукционы, вела английскую переписку (в те годы, когда двое из троих владельцев «Вольдемара» еще были способны усваивать языки, актуален был разве что испанский – чтобы петь песни о революционной Кубе; третий компаньон в школе учил французский, и тот почти забыл), покупала для салона дорогущие художественные альбомы и вела картотеку. Кроме того, у нее были постоянные личные клиенты – иногда с такими же запросами, как Петракей.

Саша рассчитал так, чтобы подъехать к «Вольдемару» в

четыре. Петракей помог ему купить недорогую «мазду» из хороших рук и сделал пропуск в Старую Ригу, где был второй Петракеев офис.

Собственно, Саша планировал забрать Тоню, повезти ее в какое-нибудь псевдояпонское заведение и проконсультироваться заодно насчет подарка, который понадобится уже на следующей неделе. Заодно он хотел узнать, как антиквариат возят через границу и какие геморрои ждут человека, выправляющего документы на провоз.

К Старой Риге Саша был равнодушен после того, как на пике своей бизнесменской карьеры побывал в Бельгии и Франции, увидел в городишках с гулькин нос величиной соборы, рядом с которыми Домский выглядел просто уныло, и улочки отреставрированных домов сказочной красоты. По Генту он тогда бродил злой и бормотал: «Деньги куда дели? Сволочи, куда дели деньги?..» В шестнадцатом веке Гент и Рига были на одинаковых позициях: два вольных торговых города-порта, через которые проходили бешеные деньги. Но гентские купцы не жалели этих денег на архитекторов, там стояли в ряд настоящие дворцы, один другого краше. А куда ушли деньги рижских купцов – даже вообразить было невозможно. Судя по тому, какие здания уцелели и числятся архитектурными памятниками, деньги были пропиты и потрачены на девиц легкого поведения.

«Вольдемар» был бродячим салоном – несколько раз менял место, пока не «поселился» в узкой улочке напротив знаменитого ресторана. Место было нешумное, но на пересечении туристических троп. А ресторан еще и такую приманку завел: у входа сидели люди в средневековых нарядах, играли на рожках и лютнях, иногда танцевали. Туристы с ними фотографировались, а потом препровождались в обширный подвал, где в том самом шестнадцатом веке были винные погреба рижского магистрата.

Саша не раз сопровождал богатых гостей Петракея по дорогим, пафосным и псевдоготическим заведениям. В конце концов они ему приелись, и он смотрел на пустые залы с некоторым злорадством: когда отдаешь за чашку дурно сваренного кофе полтора лата, из них лат уходит на оплату интерьера и обслуги, и умный человек при желании найдет в старой Риге несколько кафешек вообще без интерьера, но с хорошим и недорогим кофе, а не будет кормить дармоедов. Саша такие кафешки, конечно же, знал – он знал, где можно пообедать за символические деньги на той же Домской площади, где, казалось бы, сплошная обдираловка для туристов.

В каждом городе хорошо быть своим – и в той же Москве, барствующей и шикующей, местный житель всегда имеет на примете забегаловку за углом, о которой заезжий человек вовеки не догадается.

Метрах в двадцати от входа в «Вольдемар» была маленькая площадь, где Саша мог ненадолго оставить машину. Он вышел, одернул пиджак и пошел к салону, заранее радуясь встрече с Тоней. Но до салона не дошел.

В дверях «Вольдемара» появилась бабушка – обычная городская бабушка в джинсах и джемпере, невысокая, с выкрашенными в неестественный коричневый цвет волосами. Под мышкой у нее была завернутая в плотную бумагу картина, в руке – довольно большая сумка с бахромой и заклепками, не иначе – пожертвованная внучкой. Бабушка, чуть прихрамывая, медленно шла навстречу Саше, вдруг остановилась, поглядела на синее небо, и ее ноги стали сгибаться, словно она собиралась сесть. Саша понял, что дело неладно, когда бабушка повалилась на пеструю брусчатку.

Как на грех, узкая и короткая улица была пуста. Ни «пивных туристов» – немцев и англичан (случались и шотландцы в кильтах), ни туристов-пенсионеров с гидом-предводителем,

ни ряженых у ресторанной двери отчего-то не было. Получалось, что Саша один в ответе за бабушкину жизнь. Он опустился на корточки, похлопал старушку по щекам, даже оттянул пальцем веко. Потом попытался найти пульс. Пульса не было. Саша в панике чуть не сел на камни. От мысли, что он прикасался к покойнице, его едва не настиг обморок. Но бабушкины губы шевельнулись, левая рука задергалась.

Первая Сашина мысль была: звонить в «скорую»! Это была мысль правильная и красивая. А потом пришла некрасивая: пока «скорая» приедет, старушка точно отдаст Богу душу! Потом пришла третья мысль, опять правильная и красивая: ну так можно же бабульку закинуть в машину и доставить в республиканскую больницу, до которой не более десяти минут. Четвертая была правильная и некрасивая: если ты, благодетель хренов, сейчас сядешь в пробку со своим «ценным» грузом, то аккурат за мостом будет у тебя в машине покойница, и как бы самому от такой радости не окочуриться.

Наверное, бизнес еще не все человеческое из Саши вытравил: референт усадил бабушку, довольно легко поднял ее на руки и быстро дотащил до машины. Потом он вернулся за картиной и сумочкой, закинул их в заднюю дверцу, к уложенной на сиденье бабушке, и погнал к мосту.

Пробочное место он одолел слету и погнал прямиком к Агенскалнскому рынку и дальше – чтобы заехать на больничную территорию через ворота «для своих». К счастью, он знал географию этой больницы и нравы в приемном покое. Благодарить за это следовало все того же Петракея – однажды у него в сауне крепко прихватило сердце, и Саша, которого солидные мужики взяли с собой из меценатства, помог усадить его в машину Петракеева приятеля, Франка (уменьшительное от «Франкенштейн»; погоняло соответствовало внешности), сам поехал тоже – на всякий случай. Франк нагнал холода на врачей, а Саша смотрел и учился.

В больнице он без церемоний внес бабушку в приемный покой, усадил в пустое кресло-каталку, пригрозил врачам прессой и письмом в министерство, убедился, что ее увезли в какие-то загадочные для здорового человека комнаты, и тогда отправился восвояси.

Он сел за руль, имея в голове одну мысль: куча времени потрачена, вперед к Тоне!

Тоня, предупрежденная звонком, что явится мужчина, которого она считала женихом, ждала его и немного сердилась. Странная история о бабушке ее озадачила. На всякий случай она затеяла с Сашей маленькую ссору, потом они мирились, потом поехали к Саше на съемную квартиру, решив, что японские лакомства можно и на дом заказать. Там Тоня наскоро рассказала Саше про антикварные подарки, он записал, и больше о делах они в тот вечер не говорили. Ночевать Тоня пошла домой, благо жила в трех кварталах от Саши. Он проводил подругу, вернулся, доел роллы и крепко задумался. По всему выходило, что нужно на Тоне жениться. В двадцать восемь лет это уже можно себе позволить. Два года близких отношений означают, что как-то Саша с Тоней друг к другу притерлись, и чего еще требовать от судьбы, какой неземной красоты и миллиардерского приданого? Тоня спокойная, образованная девушка со стройными ногами и приятным лицом, любительница хорошего кино и серьезных книг, одевается со вкусом, теоретически должна стать хорошей матерью – чего еще?!

После сожительства с красавицей, которая преспокойно бросила его, когда начались неприятности, Саша резко поумнел…

Утром Саша явился к Петракею с докладом: Тоня берется подыскать не очень попорченную икону конца семнадцатого или начала восемнадцатого века, а если не икону – то приличный пейзаж; подарок будет за разумные деньги, с документами, с разрешением на вывоз, а главное – уникальный.

– Картина? – Петракей задумался. – Мишук в них ни хрена не смыслит.

– И не обязательно, – сказал Саша. – У него будет вся инфа – какой век, кто художник, сколько стоит на акуционе «Сотсби». Деньги-то он запомнит?