Число зверя (сборник)
Шрифт:
— А кто тебя знает, — Марина потушила сигарету в пепельнице, — может, ты переквалифицировался?
Вновь неподдельное выражение появилось на лице у толстяка, на этот раз — брезгливости.
— Ладно, — Марина встала, — я пойду, а то на тебя противно смотреть.
— Кто бы говорил, — усмехнулся Марков, — с таким же успехом это могла быть и ты. Приревновала, что она спит с мужиками и убила.
Марина направилась к дверям. Марков бросил оценивающий взгляд на ее фигуру и крикнул вслед:
— А ты не хотела бы поработать на меня? У нас и заработки покруче, чем в твоем
Взглянув зачем-то на глазок миниатюрной камеры, вмонтированной в огромную модерновую люстру, висевшую посреди кабинета, Валентин Александрович сел в свое кресло и сцепил ручки на животике. Всякое выражение сползло с его лица и, лишь, горящие за стеклами очков каким-то странным огнем глаза, да два больших пальца, суетливо бегающих друг вокруг друга, говорили о том, что он был занят каким-то сложным мыслительным процессом. Сейчас, господин Марков был особенно похож на Берию, об этом не раз ему говорили друзья, только у того стекла очков были в круглой оправе, а у него в виде узких прямоугольников.
— Валентин Александрович, — раздался из вмонтированного в толстую столешницу стола переговорного устройства голос секретарши, — вас спрашивают по второй линии.
Господин Марков нажал на одну из многочисленных, врезанных в торец стола кнопок и сказал:
— Соединяй, — после чего поднял трубку ближайшего к себе аппарата. — Я вас слушаю.
— Что ж ты, дрянь этакая, делаешь, — задрожала от негодования мембрана в телефонной трубке, — без ножа режешь? Ты же говорил, что этого больше не повториться!
— Она опять звонила? — выпрямился в кресле Валентин Александрович.
— Да, тупоголовый кретин!
— Вы могли бы не выражаться, нас могут услышать дети.
— Я тебе покажу детей! Я сегодня иду в театр, так что жду тебя у себя после одиннадцати. И чтобы без маскарадных шествий. Тихо. Понял?
— Может, вам лучше ко мне?
— Шутить изволишь?
— Причем здесь я? Вы же стольких перепробовали, что так мне можно совсем без материала остаться. Вот если бы вы предпочитали мальчиков, тогда у вас никаких проблем не было.
— Прекрати молоть чепуху. Жду, — в трубке послышались короткие гудки.
Марков положил трубку и вновь нажал кнопку переговорного устройства.
— С какого номера звонили?
— Без определения, — ответил на этот раз мужской голос, — судя по всему, с мобильного телефона.
— Грязный развратник! — Ругнулся Марков. — Ты видел дамочку, что вышла отсюда?
— Да.
— Знаешь ее?
— Да.
— Гоша еще не ушел?
— Нет.
— Пусть последит пару дней за ней. Отчет лично мне. Понял?
— Да.
— Работай, — Марков бросил трубку и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза. И, как всегда, когда он пребывал в одиночестве, маска безразличия, точнее, равнодушного презрения ко всему окружающему миру, вновь опустилась на его лицо.
***
Малыш выскочил во двор и огляделся по сторонам. Мальчишек нигде не было видно. За воротами мелькнуло голубое
По мощенной булыжником мостовой с грохотом проехала телега. Увидев мать, малыш прижался к забору и, стараясь не попасться ей на глаза, пошел вслед за ней. Но женщина и не думала оглядываться, она шла высоко держа голову к центру городка, по своему обычному маршруту. Мать миновала ограду кладбища, затем район оставшихся еще со времен войны развалюх. Встречающиеся на пути прохожие реагировали на нее неоднозначно — женщины презрительно фыркали и отворачивались, мужчины оглядывались, некоторые даже качали головой и посмеивались. Она перешла через небольшую площадь и направилась к одноэтажному домику, на стене которого красовалась покосившаяся вывеска ресторана "Волна". Довольно громкое название для такой забегаловки. Женщина поднялась на невысокое крыльцо и скрылась за обшарпанной дверью питейного заведения.
Малыш со всеми предосторожностями обошел дом. Оказавшись на грязном хозяйственном дворе, мальчик влез на стоявший возле стены ящик и, прислонив ладошку к стеклу, заглянул в окно "ресторана". Судя по всему было похоже, что подобное юный сыщик проделывал уже не раз.
Буфетчица уже в который раз перевернула основательно заезженную пластинку с двумя шлягерами начала шестидесятых годов, запустила проигрыватель и скучающим взглядом обвела зал. Публика в зале собралась обычная. Большинство сидевших за застланными грязными скатертями столами завсегдатаев были одеты еще по моде пятидесятых годов, некоторые, что постарше, были в застиранных гимнастерках без погон. Между ними ползали, убирая со столов пустую посуду, две сонные официантки в засаленных фартуках.
Мать сидела с двумя мужчинами возле буфета. На их столе стояла бутылка вина и две бутылки водки. Один из ухажеров сопровождал каждый выпитый стакан сальным анекдотом, на что его собутыльники разражались идиотским хохотом. Второй мужчина не забывал все время подливать женщине вино, мешая его с водкой.
Допив водку, мужчины переглянусь между собой, встали и что-то сказали матери. Она пьяно рассмеялась, покачиваясь поднялась и пошла вместе с ними к выходу.
Малыш, уже порядком уставший от ожидания, спрыгнул с ящика и, завернув за угол, спрятался за пустой бочкой. Мать с мужчинами пересекла площадь перед “рестораном” и направились вниз по улице в сторону старого кладбища. Мальчик, все так же сохраняя предосторожности, последовал за ними.
Веселая троица подошла к ограде кладбища и нырнула, один за другим, в дыру в заборе. Мальчик выждал немного и последовал за ними. Оказавшись на кладбище, он огляделся по сторонам. Его окружали лишь покосившиеся кресты и росшие на запущенных могилах заросли черемухи. Матери нигде не было видно. Малыш медленно пошел по петлявшей между могильными плитами тропинке. Он не успел сделать и десяти шагов, как увидел мелькнувшее среди листвы светлое платье матери. Мальчик сошел с тропинки, подобрался поближе и осторожно выглянул из-за надгробного памятника.